видел: сколько времени проторчал там, в очереди, с автоматическим тостером для копирования, и все впустую. Поехал домой – машина разваливаться начала. Заглянул под капот, но кто же из нас в моторах хоть что-нибудь смыслит? Не наше это дело! С грехом пополам дотрюхал до станции «Стандард Ойл»… проклятье, металл таким сделался хрупким – пальцем проткнешь!

Свернув к обочине, Фергюссон остановил «Бьюик» у высотного белого здания, где проживала Шарлотта. За месяц, миновавший с тех пор, как он в последний раз приезжал сюда, дом изменился до неузнаваемости. Теперь его окружали шаткие, неумело сооруженные из досок леса, несколько рабочих робко тыкали пальцами в фундамент. Здание медленно, но верно кренилось на сторону, вдоль стен сверху донизу змеились широкие трещины, усыпанный обломками штукатурки тротуар отгораживала от мостовой натянутая веревка.

– Сами-то мы никакой работе не обучены, – зло проворчал Унтермайер. – Только и можем – сидеть да ждать, пока все вокруг не рассыплется на куски. Если он в скором времени не оживет…

– Все, что он наштамповал для нас в прежние времена, начинает изнашиваться, – подхватила Шарлотта, распахнув дверцу и выскользнув на мостовую. – А все, что ни наштампует теперь, сплошь «клейстер». И что же нам делать? – Вздохнув, девушка задрожала на студеном полуденном ветру. – Похоже, нас ждет тот же конец, что и поселение в Чикаго.

Все четверо похолодели. Чикаго… разрушившееся, погибшее поселение! Бильтонг, штамповавший им все необходимое, умер от старости. Исчерпав силы, обернулся безжизненной, неподвижной грудой инертной материи, а здания и улицы вокруг – все им натиражированное постепенно обветшало, износилось, вновь сделалось черным пеплом.

– Чикагский бильтонг не оставил потомства, – в страхе прошептала Шарлотта. – Штамповал, штамповал копии, пока сил хватало, а потом – раз, и… умер.

– Но остальные же это заметили, – помолчав, напомнил ей Фергюссон. – Заметили и прислали замену, как только смогли.

– Прислать-то прислали, да только поздно, – буркнул в ответ Унтермайер. – К тому времени от поселения осталась разве что пара-другая выживших – замерзших, изголодавшихся, бродивших среди развалин голышом, пока их псы не сожрали! Проклятые твари… уже и к нам сбегаются отовсюду, как воронье на падаль!

Вслед за Шарлоттой на растрескавшийся тротуар с опаской, охваченные страхом, вышли все остальные. Глухой, безжалостный, леденящий кровь ужас отразился даже на костлявом лице Джона Доуза, а Фергюссон с внезапной тоской вспомнил о собственном поселении в дюжине миль к востоку. Процветающее, полное жизни поселение: питтсбургский бильтонг еще молод, в самом расцвете сил, брызжет созидательной энергией, присущей их расе, – не в пример местному!

В Питтсбурге здания прочны, без единого пятнышка. Тротуары чисты и тверды. Телевизоры, миксеры, тостеры, автомобили, пианино, одежда, и виски, и замороженные персики за витринами магазина – прекрасные копии оригиналов, точны и детальны, неотличимы от настоящих, хранящихся в вакууме герметичных бункеров глубоко под землей…

– Если ваше поселение угаснет, – помявшись, заговорил Фергюссон, – может быть, мы примем несколько человек.

– А ваш бильтонг сможет наштамповать всего необходимого больше, чем на сто жителей? – негромко осведомился Джон Доуз.

– Сейчас – да, сможет, – подтвердил Фергюссон и с гордостью кивнул на свой «Бьюик». – Ты сам в нем ехал и видел, насколько он хорош. Почти как оригинал, с которого изготовлен. Если рядом оба не поставить, не отличишь. Может, я вовсе на настоящем уехал, – с усмешкой добавил он, однако, кроме него, бородатая шутка никого не развеселила.

– Сию минуту решать необязательно, – резко сказала Шарлотта. – Какое-то время у нас еще есть.

Подхватив с сиденья «Бьюика» стальной ящик, девушка направилась к парадному крыльцу дома.

– Идем с нами, Бен. И ты тоже, – сказала она, кивнув Доузу. – Виски выпьем. Он вроде бы ничего… разве что малость отдает антифризом и этикетка плохо читается, но в остальном не слишком заклейстерел.

Однако, стоило ей шагнуть на нижнюю из ступеней крыльца, один из рабочих ухватил ее за плечо.

– Наверх нельзя, мисс.

Шарлотта, побледнев от возмущения, стряхнула его руку с плеча.

– Там моя квартира и все мои вещи! Я здесь живу!

– Здание в любую минуту может обрушиться, – пояснил рабочий. – Взгляните, какие трещины, мисс.

Разумеется, рабочим он был не настоящим – просто одним из жителей поселения, взявших на себя труд охранять угрожающе обветшавшие здания.

– Этим трещинам уж скоро месяц, – отрезала Шарлотта и в нетерпении махнула рукой Фергюссону: – Идем.

Проворно взбежав на крыльцо, она потянулась к ручке огромной парадной двери из стекла в хромированной стальной раме.

Сорвавшаяся с петель дверь разлетелась вдребезги. Смертоносные осколки стекла брызнули во все стороны. Шарлотта с визгом отпрянула прочь, однако бетон просел, рассыпался у нее под ногами. Оглушительный треск – и крыльцо превратилось в огромную кучу белого порошка, бесформенный курган, немедля окутавшийся облаком мельчайшей пыли.

Фергюссон и рабочий бросились на помощь увязшей девушке. Унтермайер, со всех ног метнувшись в клубящуюся пыль следом за ними, по локоть запустил руки в сыпучую груду, нащупал стальной ящик и оттащил его на тротуар.

Фергюссон с рабочим, увязая в пыли, выволокли на тротуар и Шарлотту. Девушка пыталась что-то сказать, однако щека ее дергалась так, что губы не слушались.

– Мои вещи! – только и сумела выговорить она.

Фергюссон неуклюже, дрожащей рукой отряхнул ее от пыли.

– Куда ранило? Что с тобой?

– Все в порядке, цела я, цела!

Шарлотта стерла с лица струйку крови и белый пыльный налет. На щеке ее алела царапина, светлые волосы слиплись, пропылились насквозь, розовый вязаный свитер превратился в лохмотья, да и остальная одежда больше никуда не годилась.

– Ящик! Ящик нашли?

– С ящиком все в порядке, – бесстрастно заверил ее Джон Доуз, ни на дюйм не отошедший от автомобиля.

Дрожащая от страха и безысходности, Шарлотта вцепилась в Фергюссона что было сил, прижалась к нему всем телом.

– Смотри, – прошептала она, подняв кверху ладони, перепачканные в белой пыли. – На руки погляди! Видишь? Уже чернеет…

Действительно, белая пыль, густо запорошившая ее ладони и плечи, темнела, меняла цвет на глазах, вначале становясь серой, а затем черной, как сажа. Изорванная одежда девушки съежилась, выцвела, осыпалась к ногам, как растрескавшаяся скорлупа.

– Давай в машину, – велел Фергюссон. – Там одеяло есть… из нашего поселения.

При помощи Унтермайера он укутал дрожащую девушку плотным шерстяным одеялом, и Шарлотта съежилась, сжалась в комок на пассажирском сиденье. Глаза ее потемнели от ужаса, с рассеченной щеки на полосатое желто-синее одеяло капала алая кровь. Фергюссон осторожно вложил в трясущиеся губы девушки прикуренную сигарету.

– Спасибо, – всхлипнув, выдохнула она. Вынутая изо рта сигарета задрожала между ее пальцами. – Аллен, что делать? Что нам теперь делать, черт побери?

Фергюссон нежно стряхнул темнеющую пыль с ее светлых волос.

– Поедем покажем ему оригиналы, что я привез, может, он и оправится. Они