как глыба льда, и бровью не повел. Шарлотта, остановившаяся рядом, застыла, оцепенела, в испуге округлила глаза.

– Ты аккуратнее, – негромко предостерег Доуза Унтермайер. – Кое-кому из этих ребят копии нужны позарез. Некоторые еды дожидаются.

Чувствуя, что время на исходе, Фергюссон выхватил из рук Унтермайера стальной ящик, рывком распахнул крышку, склонился над ним и выложил перед собой в траву привезенные оригиналы.

При виде них толпа вокруг вновь загудела, заахала в благоговейном восторге. «То-то же», – охваченный мрачным удовлетворением, подумал Фергюссон. Таких оригиналов в местном хранилище не имелось – разве что плохонькие копии. Копии второсортных дубликатов. Один за другим собрав драгоценные образцы, он двинулся к бетонному помосту перед бильтонгом. Несколько человек в ярости заслонили ему дорогу, но, разглядев оригиналы в его руках, немедленно расступились.

Первой на помост легла серебряная «ронсоновская» зажигалка. За нею последовал бинокулярный микроскоп от «Бауш энд Ломб» – вороненый, без единой царапины, в пупырчатой, новенькой фабричной коже. И прецизионный звукосниматель от «Пикеринг». И сверкающий хрусталем бокал от «Штойбен».

– Оригиналы – первый класс, – завистливо вздохнул кто-то из стоявших поблизости. – Где вы их раздобыли?

Однако вопрос его остался без ответа. Фергюссон замер, не сводя глаз с умирающего бильтонга.

Бильтонг даже не шевельнулся, но новые оригиналы, добавленные к остальному, увидел. Твердые нервные волоконца под студенистой массой замельтешили, сплелись воедино. Переднее ротовое отверстие дрогнуло, приоткрылось. Груда протоплазмы всколыхнулась бурной волной, из ротового отверстия, пузырясь, повалила вонючая пена, одна из псевдоподий изогнулась, мучительно медленно поднялась над скользкой от слизи травой, замерла и коснулась «штойбеновского» хрусталя.

Собрав в кучку пару горстей черного пепла, бильтонг обдал ее жидкостью из ротового отверстия. Миг… и пепел превратился в тусклый бесформенный ком, в жалкую карикатуру на «штойбеновский» бокал. Бильтонг, вновь содрогнувшись, подался назад, замер, собрался с силами и еще раз коснулся бесформенного комка, но… Внезапно вся его туша затряслась крупной дрожью, псевдоподия бессильно упала в траву, свернулась кольцом, вновь замерла и устало втянулась обратно в студенистую тушу.

– Без толку, – хрипло выдохнул Унтермайер. – Не справляется. Поздно.

Охваченный дрожью Фергюссон неловко, кое-как справившись с одеревеневшими пальцами, собрал оригиналы и сложил в стальной ящик.

– Похоже, я оказался не прав, – пробормотал он, поднимаясь на ноги. – Думал, поможет… но кто ж знал, что дело зашло так далеко!

Шарлотта, ошеломленная, онемевшая от потрясения, не разбирая дороги, двинулась прочь сквозь густую толпу разъяренных людей, сгрудившихся вокруг бетонного помоста. Унтермайер поспешил за ней.

– Погодите минутку, – окликнул спутников Доуз. – У меня тоже есть для него кое-что новенькое. Пусть попробует.

Фергюссон, устало поникнув головой, остановился, а Доуз, порывшись в карманах рубахи, извлек на свет сверток из старой газеты. В газете оказалась чашка – всего-навсего чашка для питья, грубо сработанная, неровная, однако Доуз со странной лукавой улыбкой присел на корточки и поставил ее перед бильтонгом.

Слегка озадаченная, Шарлотта шагнула к нему.

– А смысл? Допустим, он ее даже скопирует, и что? – сказала она, бесцеремонно толкнув неказистую деревянную поделку носком туфельки. – Такие пустяковины самому штамповать можно.

Фергюссон, вскинув голову, встретился взглядом с Доузом. Какой-то миг оба взирали один на другого. Доуз слегка улыбнулся, и Фергюссон замер, оцепенел, осененный внезапной догадкой.

– Да, так и есть, – подтвердил Доуз. – Я ее сделал сам.

Фергюссон, внутренне трепеща, схватил чашку и принялся разглядывать ее со всех сторон.

– Сделал… сам? Быть не может! Чем?! Из чего?!

– Вначале мы повалили несколько деревьев, а дальше…

С этими словами Доуз извлек из чехла на поясе нечто металлическое, тускло блеснувшее в чахлых лучах солнца.

– Вот. Только осторожнее, не порежься.

Нож оказался таким же неказистым, как чашка, – клинок грубой ковки, рукоять согнута вдвое, обмотана проволокой…

Фергюссон в изумлении вытаращил глаза.

– Скажешь, нож тоже ты сделал? Не верю. Как хочешь, не верю. Не может быть. Начало-то где? Без инструментов ножа не сделаешь, а где их взять?! Парадокс! Заколдованный круг! – истерически повысив голос, выкрикнул он.

Шарлотта, уныло вздохнув, отвела взгляд в сторону.

– Куда он годится? Им же ничего не разрежешь. Вот у меня на кухне, – с тоской добавила она, – полный набор ножей на любой вкус был. Нержавеющие, лучшая шведская сталь… а теперь от них не осталось ничего, кроме черного пепла.

С языка Фергюссона рвались миллионы вопросов разом.

– Чашка, нож… выходит, вас много? А штаны и рубаха из чего? Вы и материю сами ткать научились?

– Идемте-ка, – оборвал его Доуз, забрав чашку с ножом и быстрым шагом двинувшись к воротам парка. – Убираться отсюда пора. По-моему, конец близок.

Собравшиеся в парке тоже потянулись к выходу. Отчаявшиеся, смирившиеся с поражением жители гибнущего поселения, понурив головы, брели прочь на поиски скудных остатков провизии, уцелевших в развалинах магазинов. Пара-другая машин зафырчали, забормотали, ожили и неуверенно покатили вдаль.

Унтермайер нервно облизнул вялые губы. От страха его рыхлое, одутловатое лицо посерело, точно наждак.

– Сейчас тут такое начнется, – негромко сказал он Фергюссону. – Поселение разваливается на глазах. Еще часа два-три, и здесь не останется ничего. Ни пищи, ни крыши над головой.

С этим он искоса взглянул в сторону «Бьюика», а после глаза его сделались непроницаемыми, тусклыми, будто олово.

На «Бьюик» обратил внимание вовсе не только он.

Вокруг огромного пыльного автомобиля мало-помалу собралась небольшая толпа – сплошь мужчины с мрачными, потемневшими лицами. Будто недобрые, жадные детишки, все они разглядывали «Бьюик» с напряженным вниманием, осматривали крылья, капот, щупали фары и твердые шины. У всех имелось немудреное оружие – обрезки труб, камни, кривые стальные прутья, подобранные в развалинах рухнувших зданий.

– Сообразили, что машина нездешняя, а значит, поедет назад, – заметил Доуз.

– Хочешь, едем со мной, в питтсбургское поселение, – предложил Фергюссон Шарлотте и двинулся к машине. – Зарегистрирую тебя как жену, а там уж сама решай, формальности это или что другое.

– А как же Бен? – еле слышно спросила Шарлотта.

Фергюссон ускорил шаг.

– Жениться еще и на нем я не могу. Захочет – пусть едет с нами, только остаться ему не позволят. Против квот не попрешь. Вот после, со временем, когда у нас осознают всю серьезность положения…

– С дороги, – рыкнул Унтермайер, угрожающе двинувшись к обступившим машину.

Те призадумались, неуверенно подались назад и наконец расступились.

Унтермайер расправил широкие плечи и встал у дверцы, зорко поглядывая по сторонам.

– Веди ее сюда, да не зевай! – крикнул он Фергюссону.

Фергюссон с Доузом, подхватив Шарлотту под локти, миновали цепочку местных и подошли к Унтермайеру. Приняв от Фергюссона ключи, толстяк рывком распахнул переднюю дверцу, втолкнул в кабину Шарлотту и кивнул Фергюссону: живей, мол, садись с той стороны.

Столпившиеся вокруг встрепенулись, бросились к ним.

Одним ударом огромного кулака отшвырнув самого