Стасом и… и хватит. Ну ладно, ещё Виктор, брат Стаса, и его жена Таня. Впрочем, что тут думать: раз санаторные две недели у тётушки заканчиваются тридцатого, значит, вернусь. В конце концов, маме есть с кем чокнуться шампанским в новогоднюю ночь.

Городской архив представлял собой большую комнату в полуподвале – действительно здоровенную, метров пятьдесят, не меньше, уставленную стеллажами. На стеллажах этих плотными рядами стояли папки. Часть полок была подписана, например, «землеустройство», «жилищное строительство», «коммун. хоз.», часть же оставалась безымянными. Самое же страшное было даже не количество папок, а пыль. Там, в дальнем от входа конце комнаты, она лежала серым сугробом.

Или мне это показалось?

Короче говоря, я посмотрела на пыльные барханы и дезертировала, в чём и созналась Бекетову, когда мы, по возникшему уже обыкновению, проводили вечер в баре «Львиная нора» за чашкой кофе и бокалом вина.

– И что ты будешь делать? – спросил Стас, пригубив кофе и поморщившись.

Я пожала плечами.

– Найду агентство, которое занимается восстановлением семейных архивов. Заплачу им денег из бабушкиного наследства, если это не сто тыщ мильёнов, и удовлетворю своё любопытство.

– А если именно что эти самые сто тыщ?

– Ну, тогда любопытство моё замолчит и уползёт в угол. Ему не привыкать.

– Вообще-то я о тебе чертовски мало знаю, – сказал он вдруг. – Хотя вроде видимся чуть не каждый день, я с родителями реже встречаюсь.

– А ты спроси! – слегка обиделась я. – Ты ж не задаёшь вопроса, а наблюдаешь, словно посторонний.

– Спрошу, – ответил он сухо. – Вот только каждый раз, как я уже почти сформулировал вопрос, ты вдруг хлоп – и поворачиваешься совсем другой стороной, и оказывается, что я ещё чего-то о тебе не знал, и вопросы надо задавать другие.

Отвечать я не стала. Так мы сидели над остывшим кофе и молчали.

Вообще вечер был странный: бармена-турка не было на месте, и кофе оказался гадким, словно растворимый. А может, он растворимым и был? И официантка работала другая, не развесёлая блондинка, которая иной раз и танцевать выходила под особо зажигательную музыку, а неизвестная никому шатенка с унылым вытянутым лицом.

– Пойдём отсюда, – сказал Стас внезапно. – Ну их. Музыки, похоже, не будет, потанцевать нам не светит. Лучше погуляем, там хорошо, опять снег пошёл…

И в самом деле шёл снег, крупными хлопьями, как в мультфильме. Я поймала снежинку на перчатку и любовалась, пока она не растаяла.

– Теплеет, – сказал Стас озабоченно. – Завтра всё раскиснет, и будет нам на Новый год снег с дождём и грязь по всему городу.

– До Нового года ещё почти две недели, и раскиснуть успеет, и замёрзнуть. Зато на таком снегу следы остаются отличные. Вот представь себе, произойдёт стрррашное преступление, и ты прямо по следам негодяя и найдёшь.

– Преступление? Здесь? – губы его расползлись в улыбке, и я не удержалась.

Встала на цыпочки и потянулась поцеловать. Как раз в этот момент его телефон заиграл призывную мелодию «Наша служба и опасна, и трудна».

– Дежурный звонит, – нахмурился он. – Да, алло!

В трубке квакал неразличимый голос. Стас слушал, и прямо на глазах превращался в капитана полиции Бекетова. Брови сдвинул, угукал мрачно…

– Наряд там? Сейчас буду, – отключившись, он посмотрел на меня. – Ты прямо будто знала. Меня вызывают на место происшествия, на улице Декабристов в частном доме найден труп, возможно, криминальный. Извини, проводить не смогу.

Мне стало холодно, прямо мороз по спине пробежал.

– Можно, я с тобой? – я уцепилась за его рукав. – Отправишь оттуда какого-нибудь сержанта, чтобы меня проводил. Тётушка уехала, мне одной возвращаться в пустой тёмный дом просто страшно.

Бекетов посмотрел на меня с сомнением.

– Тат, там труп. Настоящий.

– Я не буду смотреть, честное слово! – быстро сказала я. – Ни-за-что! Кстати, а где это – улица Декабристов?

– Ну здрасте! Рядом совсем. Тут два квартала пройти в сторону кладбища, и налево, к реке. Улица небольшая, десяток домов, только частные. Половина вообще нежилые, – он покачал головой. – Ладно, пошли. Действительно, пошлю кого-то из патрульных на машине тебя домой отвезти.

«Совсем рядом, – крутилось у меня в голове, пока я шла следом за ним по скользкой мостовой. – Совсем рядом. Здесь всё рядом. Тьфу, отстань от меня, дурацкая присказка!»

Дом был старым и деревянным, но явно жилым: окна целые, занавески за стеклом, похоже, чистые, крыльцо поправлено. На посеревшей крыше виднеется свежая заплатка из новенького белого шифера. В таких домах разрушение начинается с крыши и с крыльца, а дальше уже от оконных стекол остаются осколки, проседают стены, и дом превращается в развалину. А тут кто-то заботился, подновлял. Правда, снег на крыльце оставался девственно чистым, похоже, что после начала снегопада никто по ступенькам не поднимался…

– Докладывай, Гуляев, – приказал капитан.

Гуляев покосился на меня, но заговорил.

– Так что патрульные объезжали район согласно вашему приказу, и заметили в саду тёмную массу. Посмотрели – а там того… труп. Женщина. Холодная уже.

– Опознали?

– Ну, вроде да… Похоже, официантка это, из бара, новенькая которая. Блондинка, – он улыбнулся, показав золотой зуб.

Бекетов вздохнул.

– Тата, попрошу тебя быть понятой при первичном осмотре места преступления. Гуляев, надо второго понятого найти.

– Понял, тащ капитан, – и сержант исчез.

Вытащив из кармана телефон, Стас позвонил кому-то, кто явно был этим недоволен. С удивлением я обнаружила, что ему вполне удаётся начальственный рык, так что неведомый собеседник, похоже, смирился со своей печальной судьбой.

– Это ты криминалистов вызвал? – спросила я.

– Одного криминалиста. Второй завтра подключится, – рассеянно ответил Бекетов. – Ага, вот, видимо и второй понятой. Как ваша фамилия?

Щуплый мужичонка в дублёнке и валенках жмурился, будто его только что разбудили. А может, и правда разбудили – десятый час, так что, ежели ему рано вставать, мог уже и уснуть.

– Сукнецов я, Пётр Ефимович, – проговорил сонный. – А что?

– Пётр Ефимович, я прошу вас быть понятым при осмотре места происшествия.

– А что случилось?

– Пойдёмте, – взяв Сукнецова за локоть, Стас повёл его по тропинке в сад.

Я пошла следом.

Как-то до этого момента мне удавалось не смотреть в ту сторону, где под заснеженной корявой яблоней чернела непонятная масса. Но теперь деваться было некуда. Пока я шла вперёд, какой-то отстранённый наблюдатель внутри меня с интересом ждал – а как я отреагирую на криминальный труп? Упаду в обморок, отвернусь? В кино, например, женщины обычно начинают орать во весь голос…

Увидев, что ждёт впереди, Сукнецов задёргался, упёрся ногами и сказал:

– Не пойду! Я мертвяков боюсь, не буду смотреть. Не буду! – и вдруг упал в снег.

Пока Бекетов, чертыхаясь