В клинике, куда Пол приехал на такси, сказали, что Майкл Груберт выписался сегодня утром, часов в одиннадцать.

– То есть как это – выписался?

Медсестра уставилась на его галстук стеклянными глазами:

– Выписался по распоряжению доктора МакКэрота.

Пол взглянул на часы. Два сорок. Он позвонил в справочную Нью-Йорка, выяснил телефон Груберта-старшего. Вряд ли он на работе. Мало кто работает между Рождеством и Новым годом, все разъезжаются.

Пол опять взял такси, рухнул на заднее сиденье и вернулся в опустевшую квартиру.

Разумеется, она найдется, куда ей деваться?

Подруг у нее нет, кроме одной болгарки, удочеренной в свое время нью-йоркским миллионером, вскоре после удочерения погибшим в авиакатастрофе.

Болгарка, переименованная в Джейн Рубинофф из Снежаны Христовой, вела беспутную праздную жизнь, мотаясь между монастырями и курортами, но Николь если и доверяла кому-то, то только ей, а если и жалела кого-то, кроме Майкла, то только эту сизоглазую, с длинными, блестящими волосами, худую как спичка сироту-миллионершу.

Как найти Джейн-Снежану, которой никогда не бывает в городе, Пол не знал, да и что толку искать ее: все равно ничего не скажет. Значит, нужно звонить Груберту, выяснять, где его сын.

…Секретарша сказала, что доктор Груберт только что перенес операцию и по крайней мере пару недель в клинике не появится.

– Операцию? – ошеломленно переспросил Роджерс. – Какую?

– Мы не сообщаем подробностей, – вежливо ответила секретарша.

Пол вытер пот со лба.

Она удрала из его жизни.

Обманула его.

* * *

Доктор Груберт чувствовал, как к нему возвращаются силы и вместе с ними желание видеть людей и двигаться.

Он с удовольствием заказал обед и в предвкушении его выпил два стакана яблочного сока. Потом спросил у дежурной медсестры, нельзя ли поесть мороженого. Она улыбнулась подведенными губами и принесла вазочку с двумя зеленоватыми шариками.

Доктор Груберт ел медленно, смакуя и облизываясь.

За окном все сияло, как и полагается в праздники.

Он вспомнил вдруг, что вчера, приходя в себя после операции, отчетливо видел родителей рядом со своей постелью.

– Наркоз, – пожал плечами доктор Груберт. – Но кто-то мне ведь еще померещился. Кто? Не представляю…

Вошла другая только что сменившая прежнюю медсестра.

У нее было спокойное безмятежное лицо, золотистые волосы собраны под бархатный ободок.

– Смотрите, – мягко сказала она, кивая на деревья в окне. – Какая красота, да? Зима.

В голосе ее слышался сильный акцент.

– Очень, – отозвался доктор Груберт и осторожно спросил: – Вы откуда приехали, если не секрет?

– Из России.

– О, – сказал он, – а из какого города?

– Из Нижнего Новгорода, – улыбнулась она. – Не слышали, наверное, про такой город?

– Слышал, – удивился доктор Груберт, – и совсем недавно! Один мой знакомый пишет роман от лица женщины, которая якобы, если он не врет, жила в этом городе. Потом ей дали электрический стул за убийства.

– Нет, он не врет, – грустно, но по-прежнему спокойно сказала она. – Больше вам скажу: я эту женщину знала, мы с ней работали в одной больнице. Это очень страшная история. У нее ведь – вам не сказал ваш приятель? – дети сгорели. Двое детей. Сели в машину, а машина взорвалась.

– Боже мой, что вы говорите!

– Да… После этого человека трудно судить, согласитесь. Я, конечно, не убийства оправдываю, но я хочу сказать, что после такого горя человек ведь уже сам за себя не отвечает. Кто знает, кем он становится, правда? Если, конечно, жить остается…

Она, видимо, пожалела, что позволила больному вовлечь себя в такой серьезный разговор, и опять улыбнулась.

– Поправляйтесь, пожалуйста. Давление у вас как у младенца, температура нормальная. Слава Богу, все позади…

– Кроме того только, что впереди, – скаламбурил он. – Вы сегодня до каких?

– До одиннадцати. А завтра не работаю. Сыновья приедут. Если им можно верить.

– Большие у вас сыновья?

– Двадцать три и девятнадцать. Для меня – маленькие.

От ее лица, рук, голоса шло тепло, глубокое и ровное, похожее на то, которое идет из закрытой, хорошо прогревшейся печи, и доктор Груберт чувствовал, что еще немного – и он провалится в сон, настолько ему было приятно.

– Как вас зовут?

– Элла.

– Вы еще зайдете ко мне поговорить? До Нового года?

– О чем? – спросила она, улыбаясь.

– О жизни, – шутя, ответил он, – о смерти не стоит.

– Не стоит, – согласилась она, – тем более что это нечестно.

– Почему?

– Потому что это все равно что говорить о человеке, которого ты ни разу не видел. Он ведь может оказаться каким угодно, правда? Совсем не таким, каким ты его себе представляешь.

Она опять улыбнулась, вышла и слегка притворила за собой дверь.

«Интересно, замужем она? – подумал доктор Груберт. – Если замужем, то кому-то повезло. Какая спокойная! И неглупая, судя по всему».

Он вспомнил о том, что Ева ничего не знает о его операции, но в нем самом мысль о Еве вызвала моментальную тревогу.

Доктор Груберт представил на ее месте медсестру с золотистыми волосами, и тревога тотчас утихла.

«Даже хорошо, что она не подходит, – пробормотал он. – Что бы я сейчас объяснял ей? А если бы она при-ехала сюда, это было бы некстати. Майкл ведь здесь».

Майкл действительно стоял рядом с кроватью.

– Как ты вошел? – встрепенулся доктор Груберт. – Я и не слышал!

– Он всегда входит одинаково, – с порога сказала Николь, – всегда одинаково. Как ангел.

Доктор Груберт заметил, что она раздражена.

– Где вы поселились?

– Пока нигде, – сухо ответила Николь. – Бегаем от моего жениха. Как зайцы.

– Он извелся, – пробормотал Майкл. – Так тоже нельзя.

– Он извелся! – запылав всем лицом, крикнула Николь. – А я? Мы же собирались слетать в Лас-Вегас, чтобы там расписаться! Вместо этого вторую ночь ночуем в машине, а умываемся в «Макдоналдсе»!

– Да, я собирался, – сказал Майкл, – но чем больше я об этом думаю, тем… Ну, не получается.

– Пошел ты к черту! – вскрикнула вдруг Николь. – К черту! К черту! Я надеялась, что ты меня любишь, что я тебя вылечу, но ты действительно… – Она не могла найти слово. – Бесплотный дух, и не кровь в тебе течет, а вода! Хватит с меня! Хватит, ты слышишь?