Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяин обратился к старику, что пришел с бардом:
– Слушай, а как ты говоришь зовут парня? В общем, так… Гм… Есть предложение. Сторг отвлекся от внимания песням Мавелся и развернулся к деловому человеку с ложной ленцой, выражая своим видом готовность выслушать его.
– Я дам тебе и парню питание и кров, ты будешь работать в хлеву, а пацан петь, бренчать на своей лютне. Обижать не буду, у нас тут небольшая семья и вы можете стать её частью. Ну, что скажешь, старик?
– Щедро, трактирщик, только я охранник, а не чистильщик свиного говна.
Толстячок слегка улыбнулся, придвинулся поближе, поставив локти на стойку и, подавив улыбку, пояснил:
– Я с тобой говорю лишь из жалости, ты мне не к чему! Меня интересует он, – толстячок указал пальцем на рыжего, – И, если уж на чистоту, то охранять тебе только кизяки. Надеюсь, мы поняли друг друга?
– Разумеется, трактирщик, хорошо бы подкрепиться, так сказать закрепить взаимопонимание.
Усатый хозяин в некогда белом фартуке, снова довольно улыбнулся и велел принести кашу и гуся.
– Маленький подарок в знак добрых отношений.
Через несколько минут еда оказалась на стойке. Весь этот процесс не укрылся от внимательного взгляда Мавелса. Бедный, изнемогающий от запахов бард, еле допел балладу. Под конец песни у него уже дрожал голос, придавая исполнению надрыва, но вот уже и конец. Мавелс за малым не заскулил от счастья, услышав долгожданный зов:
– Друг мой, садись, перекуси.
Парень радостно, чуть ли не в припрыжку побежал к стойке. Голод обострил все пять чувств, а при высокой необходимости, давал дополнительные шестое или даже седьмое чувство, обостряя и его тоже. Мавелс, сейчас был сам не свой, ему казалось, что, впитывая ноздрями запах, он чувствует вкус еды в рту. Томительные мгновения, наконец завершились и бард, сглотнув обильно выступившую слюну, приступил к еде. Хотя, положа руку на сердце, возможно ему и казалось, что он культурно трапезничает, но со стороны же было видно, как накинувшись на съестное, он начал жрать, иначе такой способ употребления пищи не назовёшь. Рыжий пихал в и так полный рот очередную порцию каши, словно опасаясь, что тарелку вот-вот заберут.
– Дружище, ты хоть жуй иногда… – попытался вразумить Мавелса Сторг, но тот был полностью сосредоточен на поглощении и не собирался отвлекаться от процесса. – Ага… Ну-у, тогда приятного кушанья.
Сытый и теперича довольный бард, только по завершению тотального уничтожения каши, овощей и гуся задался вопросом:
– Это и всё?! А как же свинина, вино, ещё ж… И эта, – бард щёлкнул пальцами, – Эта, перловая кашка-то?!
– Всё слегка поменялось, но теперь у нас есть крыша над головой. Давай, передохни и сыграй для души.
– А-а-а, – расстроенно протянул рыжий, – Ну, хорошо, как скажешь…
Музыкант прочистил горло и пояснил проблему:
– Мне бы для связок мёду, да покрепче. Можно и вина, да! Чем крепче, тем лучше для связок.
– Ага, – сказал Сторг, задумчиво подталкивая барда играть дальше, – Я займусь этим, а ты пока продолжай. Скажу по секрету, – Сторг придвинулся ближе и зашептал, – Трактирщик уже на всё готов… Я думаю мы с тобой уйдём отсюда богачами!
Мавелс тут же преисполнился вдохновения, поднял лютню, стоявшую у стойки, поставил ногу на перемычку ножек высокого табурета, и начал играть. Звон струн вновь сосредоточил внимание собравшихся в зале на рыжем парне, что словно соловей, наполнил трелями таверну.
Был тут один не добрый, не злой,
То молчание хранил, то говорил сам с собой,
Брагу не пил, жил на опушке,
Кушал, грибочки, орешки, да сушки.
Беда приключилась, медведь-людоед,
Забрёл и напал на деревню в обед.
Тут и случился наш с вами герой,
Чудо лохматое вызвал на бой,
Медведь его лапой, он по лапе ногой,
Бурый кусаться, наш – по морде рукой.
Мохнатый злодей в конец осерчал,
Поднялся на задних, готов навалиться и смять.
Герой был обучен, для этих-то дел,
Подлез под медведя и пока тот кряхтел,
Сломал ему спину на могучих плечах…
Так был тут один, не добрый, не злой,
Хороший мужик – герой удалой,
Любил помолчать, сам с собой обсудить,
Ну, а кто мы такие, чтоб героя судить…
Песни лились одна за другой, с каждой новой хотелось слушать следующую. Через некоторое время в заведение входили всё новые и новые посетители, гости всё прибывали, но никто не желал покидать трактир, что приводило хозяина «Сломанного носа» в полный восторг! В конце концов, ближе к середине дня таверна была переполнена. Люди уже не сидели за столами, а просто стояли, смотрели, пили и ели, что ещё сильнее радовало краснощёкого толстячка. За сегодняшний день он уже отбил двухдневную выручку, даже при учёте постоянного наплыва людей.
Мавелс бренчал и пел так вдохновенно, что казалось его и вовсе тут нет, отчасти так оно и было. Сторг уже начал радоваться событиям, почти поверил в счастье, как вдруг, сработал закон всемирной подлости. На его плечо легла рука уже знакомого ему парня – юного, наглого, самовлюбленного и пьяного, к тому же, судя по отметинам на его лице, очень плохого бойца.
– Я смотрю, старик, тебе спокойно не живется?! Я ж тебя предупреждал, тварь!
Парень бесцеремонно выволок почтенного человека за шиворот наружу, и бросив его на землю, с чувством пару раз пнул лежачего ногой. Злость так и рвалась из забияки наружу, старику сильно не повезло очутиться в этот момент рядом.
Через минуту остальное семейство Малгоров стояло перед таверной, с возбуждением наблюдая за измываниями младшенького брата над пожилым человеком.
Сторг, уже будучи весь в грязи, прикрывал живот и голову. С каждым ударом он ощущал боль, которая отдавалась эхом во всем теле. Самое сложное это терпеть, терпеть, терпеть… Ведь он знал, что случится, если он осмелится подняться. Сторгу – великому и могучему Сторгу, было не просто сдерживать себя… Ему казалось, что он почти научился терпеть…
Город Кедшми или самоубийца
Остров Этан-дас и архипелаг Кейлса – это всё, что известно о землях Важана, дальше лишь бескрайний океан с одноимённым названием.
С островка на островок плыл человек, оставляя позади себя розовый след на воде. К его ногам падали головы виновных и невинных, грешников и праведников. Не признавая власти лордов и богов, Сторг шёл вперед, отбирая всё, что пожелает, пользуя всех и всё, что заблагорассудится. Он убивал ради потехи или от скуки неся, лишь смерь и