И еще он вспомнил взгляд, когда на второй день они остановились около маленькой гостиницы…

Она тогда решительно взяла его за руку и повела внутрь…Две фразы по-английски, три зеленые бумажки, переданные портье, и через пять минут они были в маленьком одноместном номере…

Да, сегодняшний вечер не может быть последним – это все испортит.

Борис Петрович решительно поднялся по старой дубовой лестнице и остановился в дверях: камин, свечи, глухие шторы на окнах, накрытый стол, возле которого в глубоком кресле сидела незнакомая ему миловидная женщина.

Она медленно встала и с открытой улыбкой подошла к Корноухову.

Он увидел хитрые искорки в ее глазах… Незнакомка была чем-то похожа на Елагину, но моложе, стройнее, женственнее.

Она подошла так близко, что он почувствовал пьянящий запах ее духов… Подошла, протянула руку для поцелуя и заговорила спокойно, доброжелательно:

– Я – Елизавета, а вы – Борис Петрович, да?

– Да, Борис… Но…

– А Евгении пока нет… Она приедет только через пять часов.

– Тогда я поеду…

– Не обижайте меня, Борис, – кокетливо произнесла Елизавета. – Елагина моя подруга, и она целый час меня уговаривала приехать и развлекать вас.

– Мы, понимаете, с Евгенией Евгеньевной старые друзья… Общие дела …

– Вы не волнуйтесь, Борис. Друзья так друзья… Уверена, что и мы с вами будем такими же друзьями. – Елизавета как добрая хозяйка указала на стол. – Я вижу, что вы что-то принесли. Быстро расставляйте – и к столу… К столу!

– Да тут и места нет. Помогайте, Елизавета. Вы это лучше сделаете.

– О, это мое любимое занятие – помогать суровым мужчинам. Улыбнитесь вы, ради Бога… Я действительно готова вас развлекать весь вечер. Но одно мне уже нравится.

Она сделала загадочную паузу. Затем решительно налила высокий фужер красного вина. А в приземистый бокал, также до краев – коньяк.

– Мы уже столько времени знакомы, Борис, и до сих пор с вами на «вы».

– А ведь действительно – непорядок, – приободрился Корноухов. – Судя по реквизиту, вы предлагаете выпить «на брудершафт»… Согласен, но уже тогда по всем правилам.

– Это как же? – театрально всплеснув руками, изумилась Елизавета. – Это целоваться потом?

– Да! И не просто, а крепко и троекратно. Иначе у нас с вами никакого ни «брудера», ни «шафта» не получится… И еще – если после этого торжественного акта кто-либо оговорится и другую персону на «вы» назовет – весь «брудершафт» повторяется и на тех же условиях.

– Строже надо наказывать!

– Согласен. Я готов к более суровой мере.

– И чтоб тоже троекратно, – засмеялась Елизавета. – Ну, Борис, давайте брудершафтиться…

Корноухов уже не сомневался, что он не уйдет отсюда до позднего вечера. Он полагал также, что Елагина может и вовсе не появиться.

Ну, Елагина – молодец!.. Решила не портить вечер. Сама не смогла, так шикарную замену прислала.

Борис Петрович украдкой взглянул на огромную кровать в центре комнаты: все как всегда – надо лишь сбросить огромное желтое покрывало.

Около получаса они мило болтали, игривыми полунамеками приближая кульминацию.

Борис Петрович решил форсировать события – в конце очередного витиеватого тоста, полного комплиментов, он намеренно перешел на «вы». Типа: «…Еще час назад – вы прекрасная незнакомка, а сейчас – вы моя богиня…»

– Ага! – обрадовалась Елизавета. – Я так и знала. Это из-за армянского коньяка и грузинского вина. «Брудершафт» действует только на отечественном сырье.

– Я готов понести более суровую кару.

– И троекратно?

– Готов!

– Тогда я несу нашу водку и наше шампанское… Только тогда все получится. Это однозначно!

Она быстро подбежала к холодильнику и вытащила бутылку «Московской» и уже открытую бутылку шампанского.

– Это тебе, Борис. Вот в эту рюмочку. Ровно пятьдесят – нельзя ни грамма больше… И меньше – нельзя. А это мне. Поехали!

Они скрестили руки и залпом выпили. Корноухов решительно подошел к кровати и сдернул покрывало:

– Готов принять кару.

– Не поняла, Борис. При чем здесь кровать? – Она говорила спокойным холодным тоном и внимательно вглядывалась в глаза Корноухова. – Ты прямо маньяк какой-то. У тебя глаза дикие. Ты что, изнасиловать меня хочешь?!

Корноухов искал, что ответить, но вдруг почувствовал, как все начало расплываться перед глазами. Он заметил, что Елизавета схватила с камина большой кухонный нож с деревянной ручкой и стала размахивать им буквально перед его носом.

Она истерически кричала:

– Я не позволю! Ты развратный тип! Я буду защищаться. Что ты так на меня смотришь?! Ты убить меня хочешь?

Борис Петрович попытался изобразить примирительный жест, подняв вверх обе ладони, но в этот момент сознание покинуло его.

Он обмяк и упал, опрокинув столик с остатками пиршества.

Елизавета стояла неподвижно минуты две, пока в комнату не влетел Лобачев с большой пластиковой бутылкой. Он был в форме майора милиции.

– Это было великолепно, Лиза. Не ожидал! Дай я тебя поцелую. Ты великая актриса. Ты – Нежданова, Ермолова… Ты только не волнуйся. У нас есть минимум полчаса, максимум – час. Доза проверенная… Ты давай ложись сюда – я из тебя труп буду делать.

– Я пойду в туалет, – как-то отрешенно произнесла Елизавета.

– Правильно, милая. Лучше сейчас. Трупу как-то в туалет бегать менее сподручно.

Когда она вернулась, он стаскивал с Корноухова брюки.

– Помоги, Лиза. Тяжелый он. И давай трусы снимем. Да не стесняйся ты – мужиков, что ли, голых не видела. Сейчас мы тебя покрасим.

Лобачев открыл бутылку и начал разбрызгивать ее содержимое на рубашку Корноухова. Затем он налил немного себе на ладони, растер и сделал два четких отпечатка на рукавах рубахи.

– Это, Лиза, настоящая кровь… Куриная! Еле достал… В Томилино ездил, на птицефабрику… А теперь ты на кровать ложись… Хорошее было платье. – Он взял нож, сделал несколько разрезов в районе груди и живота и обильно полил эти места куриной кровью. – А теперь создаем картину изнасилования. Ты уж извини, Елизавета, но юбку я подниму выше пояса… И теперь – главное.

Лобачев встал перед Елизаветой на колени и осторожно дотронулся до ее трусов. Она мягко отстранила его:

– Не сейчас, Федор… Не надо сейчас. Потом.

– Да, ты – прелесть, Лиза!.. То, что ты думаешь, это действительно будет потом. Но то, что я имею в виду – необходимо сделать сейчас… Он ведь взял тебя силой, предварительно разрезав ножом трусики… Освободив, так сказать, путь… Так что терпи, Елизавета.