в отхожем месте. В нем накипают злоба и ненависть к несправедливому и жестокому укладу современной жизни. Он хочет мстить, уничтожить вселенную, хочет «вырывать дома из земли и бросать их в огонь», «весь мир охватить пожаром».

И бегая в бессильной злобе по комнате, он упивается кошмарной картиной всеобщего уничтожения:

«Земля дает тысячи трещин, из каждого угла, из каждой щели, вырывается пламя, оно растет, трещины становятся бездонными пропастями, вся земля стала кратером вулкана, тяжелыми массами плывут потоки огня, пожирают леса, города, – шум, грохот, треск!»

И, закрывая глаза, он восхищался «безбрежным океаном уничтожения».

Краг озаглавил свои кошмарные рассказы «Тубал-изгнанник».

Этим именем автор окрестил таинственного незнакомца, которого он однажды встретил в большом европейском городе, а потом видел и во всех столицах. Это нечто, в роде «человека толпы» Эдгара По. Он был отмечен «печатью невроза» и днем производил впечатление «ночной тени».

«И мне показалось, – говорит Краг, – что этот незнакомец есть олицетворение всех бесчисленных масс людей, сбившихся с дороги». Он – олицетворение «большого мирового города», его «закоулков и трущоб», его «широких улиц, ресторанов и увеселительных заведений».

Большой промышленный город с его резкой противоположностью между богатством и бедностью, его лихорадочным темпом жизни, его жестокой конкуренцией, – вот новый источник кошмарных видений.

И это впечатление невыразимого ужаса будет тем сильнее, чем меньше приспособлена в силу наследственности психика человека к городской обстановке. Оно превратится в ужасную галлюцинацию, если, например предки данного человека испокон веков сидели на земле, дышали воздухом полей и лесов, росли в атмосфере деревенского уклада.

Такой чисто крестьянской психикой обладает польский писатель В. Реймонт, автор в своем роде классических «Мужиков».

Большой город – центр современной культурной жизни, – всегда вызывал в его душе отвращение и негодование. Иначе, как черным по черному, Реймонт[162] не рисовал его.

В романе «Мечтатель» железнодорожный служащий скучает на маленькой станции и мысленно уносится в большие европейские города, где жизнь должна быть такой интересной и блестящей, а когда ему удается осуществить свою мечту, он видит, что они не более как вертепы разврата и, не имея возможности вернуться к полям и нивам, кончает с собой. В «Обетованной земле» Реймонт изображает крупный, фабричный город (Лодзь) – как царство эксплуатации и наживы, и не видит в нем ни одной светлой стороны. И только когда на земле не будет больше городов, когда исчезнут последние заводы и фабрики, воцарятся, по его мнению, здоровье, довольство и счастье: такова мысль рассказа-поэмы «Смерть города».

Чем внимательнее вглядывался Реймонт в лик современного города, тем все страшнее казался он ему, тем все больше походил он в его глазах на дьявольскую гримасу.

Из этого безнадежно-пессимистического настроения вырос роман Реймонта «Вампир».

Польский эмигрант Зенон, как и сам автор, сросся всеми фибрами своего существа с деревенским бытом, с миром лугов и полей. Он всей душой любит своих «мужиков» и задумал сделать их героями драмы. И однако, Зенон смутно чувствует, что время земледельческой культуры прошло, что всюду города вытесняют нивы, что патриархальный деревенский мир осужден на гибель. В его драме крестьяне поднимают восстание против современных «властителей мира», т. е. буржуа-горожан и – гибнут… Им уже нет места на земле, занятой «фабриками и торговыми амбарами».

Очутившись в Лондоне, этом городе par excellence, Зенон чувствует себя здесь «чужим и одиноким»: под напором устрашающего уклада городской жизни душа его разлагается, нервы не выдерживают, и ум мутится от кошмарных видений.

Снующие по улицам люди производят на него впечатление каких-то «пресмыкающихся чудовищ», а Лондон превращается в какую-то «фантастическую пущу, населенную призраками», в фантасмагорию «таинственных и странных явлений, смысла которых он не понимает».

Везде он видел «губы, искривленные страданием, лица с печатью хищности и жестокости», «жадности и эгоизма». Везде и во всем он чувствовал «трагический гнет существования», «грубую безысходность рока».

Его ошеломляло это «бесконечное движение», эти «тысячи и тысячи, которые топчутся на одном месте, словно в каком-то безумии», эта «дикая борьба всех против всех», эти «бесчисленные орды, постоянно ищущие добычи», эта «неописуемая нищета», а рядом с ней «неимоверное богатство», эти «грязные дома, подобные прогнившим гробам», это «небо, нависшее над ними, как бы насыщенное гноем».

«Отвратительная, проклятая жизнь», – восклицает он, задыхаясь в этом аду.

Нервы его натянуты до крайности. Ему чудятся звуки, грезятся видения. Он не в силах разобрать, бодрствует ли он, или видит сон. Галлюцинации становятся действительностью, действительность похожа на галлюцинацию.

Люди раздваиваются в его глазах.

Он подходит к двери комнаты друга (Джо) и заглядывает внутрь: тот сидит на полу со стеклянными глазами, а против него в такой же позе с таким же выражением лица сидит его двойник, и Зенон не знает, кто из них настоящий, кто – только призрак.

Жизнь становится кровавым, зловещим кошмаром.

Снова Зенон на пороге комнаты друга и вдруг видит:

«Посреди комнаты, как мертвый, сидит его приятель, а вокруг него кружатся в мистической пляске семь мужчин и семь женщин, ожесточенно бичуя себя. Ужас наполняет комнату. Все слилось в один хаос криков, запахов, звуков невидимой музыки и жгучих ударов, в один круговорот тел, залитых кровью».

То был «шабаш одержимых душ, потрясаемых судорогами безумия и смерти».

Мир наполняется демонами и вампирами, становится адом, над которым царит – князь тьмы.

Жизнь – это «вечный плач» и «скрежет зубов» – дантовская citta dolente.

«Где только раздается стон, где царят болезни, преступления, несчастье (т. е. прежде всего в большом городе) – там проявляется его воля, там царит он, князь тьмы, ужаса и смерти».

И его образ неустанно и неотступно следует за бедным безумцем, задыхающимся в тисках «отвратительной, проклятой» жизни города.

Зенон отправляется по железной дороге на ближнюю станцию – а может быть, это ему только кажется, – выходит и идет по направлению к полуразрушенному замку.

Ветер усиливался и гудел угрюмо в развалинах. Деревья с криком бросались друг на друга, свистя и шумя в мутной, слепой темноте. Откуда-то издалека, не то из-под земли, не то из неведомых пространств, с самого дна ночи несутся какие-то заглушенные звуки, чьи-то голоса.

И вдруг он – в таинственной пещере.

Встают кошмарные видения, похожие на те, что грезились когда-то Босху и Брейгелю:

«Вот привиделся ему хоровод пресмыкающихся громадных жаб. Вот, точно порождение безумного мозга, возникла толпа неописуемых чудовищ, воющее стадо ужасных призраков, вампиров и ларв».

А на троне сидит он, Бафомет, дьявол:

«Его красно-зеленое лицо склонялось к женщине, которая касалась рукой пантеры, распростертой у ее ног. Из глаз сатаны брызнуло семь кровавых молний, семь громов ударило в