Затем послышался ответ — не такой, как перед этим, а что-то похожее на пение. Он быстро кончился, и мы не поняли из него ни слова.

— Что это?..

Орсия покачала головой.

— Не знаю, хотя это очень древнее. Некоторые звуки… — Она снова покачала головой. — Нет, не знаю. Мне кажется, это охрана, призванная ответить на такие призывы, как наш. Теперь, когда дверь открылась, мы можем не бояться.

Я не разделял ее уверенности. И удержал бы ее, когда она решительно шагнула в дверь, но я находился слишком далеко от нее, и она легко увернулась. Ничего не оставалось, как последовать за ней.

Свет окутал нас сверкающим облаком, пронизанным золотистыми отсветами.

Мы оказались в квадратном помещении, в центре которого две ступени вели на помост, к трону с высокой спинкой и широкими ручками; трон был пуст. Во мне проснулось воспоминание. Я вспомнил, как мой отец, Корис и другие уцелевшие во время кораблекрушения нашли высоко в горах Карстена склеп легендарного Вольта; Вольт сидел на таком же троне, держа на коленях большой боевой топор. Корис решился взять этот топор себе. И как только взял, останки Вольта рассыпались в пыль, как будто легендарный герой только дожидался смелого и сильного воина, который посмеет взять оружие, предназначенное, казалось, не для обычного человека, а для полубога.

Но здесь не было высохшего от времени тела. А что было, не могу сказать, потому что не видел. Голубое свечение падало на трон, и можно было только разглядеть, что на нем что-то лежит. Но неживое. Я знал, что мы в могиле, подобной склепу Вольта.

Ничего страшного, никакого болезненного ощущения эта голубая дымка над троном не вызывала. Скорее нечто приветственное… Я поразился собственным мыслям и чувствам.

— Кто это?

Орсия сделала еще один шаг вперед, потом второй, третий; теперь она стояла у самого основания помоста и смотрела вверх, на голубое туманное облачко.

— Некто, не желающий вам вреда, — пришел мысленный ответ, явно посланный не Орсией.

Вокруг помоста лежали груды ларцов и шкатулок. Некоторые полуистлели и рассыпались. Из них высыпались груды сокровищ, каких я никогда не видел в одном месте. Но мой взгляд был прикован к ступеньке, на которой лежал хорошо видный в этом свете меч.

Рука моя словно по собственной поле потянулась к рукояти. У лезвия нет голубоватого оттенка высокосортной закаленной стали, оно казалось золотистым, но, возможно, это результат странного освещения. Рукоять как будто вырезана из одного куска желтого кварца, в котором проблескивают красные, золотые и синие искорки, словно сгущается и расходится туман. Меч показался мне чуть длиннее обычного, к какому я привык. Но никаких следов времени на нем не было.

Я хотел его больше всего в жизни. Желание было острым, как физический голод, как потребность напиться в пустыне.

Такие ли чувства испытывал Корис, когда смотрел на топор Вольта? Если да, я больше не удивляюсь тому, что он взял топор. Но Вольт не помешал ему овладеть оружием. Посмею ли я сделать здесь то же самое?

Грабить мертвых — страшное преступление. Но Корис попросил у Вольта разрешения, взял топор и с его помощью совершил великие деяния ради своего народа.

Взять меч мертвеца — в какой-то степени значит сравняться с прежним владельцем. Салкары верят, что человек, взявший меч мертвеца, может оказаться во власти призрака и совершить такие подвиги, на которые обычно не решился бы. А если призрак мстителен и ревнив, то и устремиться навстречу своей судьбе. Тем не менее, известно, что салкары грабили могилы, добывая прославленное оружие: не в Эсткарпе, а на севере, где они жили когда-то, до того, как заключили союз с мудрыми женщинами. У них есть саги о деяниях, совершенных таким оружием.

Я пытался подавить всепоглощающее желание взять в руки эту золотую рукоять. Но есть стремления, которые неподвластны разуму; они бывают даже у таких, как я, кто всю жизнь пытается сначала думать, потом действовать. И на этот раз искушение победило.

Я опередил Орсию и опустился на одно колено. Но протянул к рукояти меча не левую руку, а искалеченную правую: это произошло само собой. Пальцы, которые еще не потеряли подвижности, сомкнулись на рукояти. Но в последнее мгновение благоразумие взяло верх, я заставил себя оторвать взгляд от меча и посмотрел в голубой туман.

В его глубине показалась неясная фигура: я был лишь уверен, что там кто-то есть. Корис взял топор Вольта, но сделал это смело, принял как подарок, а не как награбленное. Могу ли я сделать меньше здесь и сейчас?

Как ни трудно, я отвел руку: пальцы словно вопреки моей воле пытались удержать рукоять. Не вставая, я вслух обратился к тому, кого укрывал туман.

— Я Кемок Трегарт, из Эсткарпа, из-за гор. Я ищу то, что отнято у меня обманом: в честной битве я потерял свой меч. Если уйду отсюда безоружным, проиграю. У меня нет ни героического имени, ни славы. Но я могу произнести эти слова и не погибнуть…

И я снова произнес слова из Лормта, которые открыли для нас дверь. Но на этот раз это был не вызов и не воинский выкрик, скорее свидетельство: сидящий на троне поймет по ним, что я не принадлежу Тени; я из числа тех, кто поднял щит против Тьмы.

Не знаю, какого результата я ожидал от своих слов. Произойти могло все что угодно. Сидящий в голубом тумане мог встать и приветствовать меня или нанести удар. Но не произошло ничего, сияние не изменилось. Не было даже эха.

Я чувствовал себя нелепо. Но, не колеблясь, поднял руку в приветствии, какое отдал бы военному вождю.

А потом взял меч. На нем никак не отразилось время. Ни пятнышка ржавчины на поверхности. Лезвие острое и чистое, какое только можно пожелать. И опять искалеченная рука сомкнулась вокруг рукояти с легкостью, которую я не испытывал с того момента, как затянулась рана.

Встав, я порылся в кармане рубашки и извлек шарф, промокший и похожий на веревку. И сделал из него импровизированную перевязь, потому что в пустые ножны на поясе меч не войдет.

— Ты сделал то, что должен был сделать. — Впервые за долгое время я уловил мысль Орсии. — Мы не видим весь рисунок, сотканный Великими: нашему взору доступны лишь отдельные нити. Ты взял больше чем меч: да будет наша ноша не слишком тяжелой.

Я подумал, разделяет ли ее племя веру салкаров в оружие мертвых. Меч не казался мне тяжелым. Напротив, взяв его в руки, я ощутил какое-то новое нетерпение, желание идти вперед, добиться намеченной цели.

И уже повернулся к выходу. Но Орсия не пошла за мной. Я удивленно оглянулся. Она медленно обходила трон и сидящую на нем туманную фигуру, разглядывая груды сокровищ. Неужели то, что я сумел взять меч, подтолкнуло ее на собственные поиски? Я хотел возразить, но меня остановило одно соображение. Орсия поступает так, как считает нужным, и не мне задавать ей вопросы.

Теперь она оказалась за троном и там задержалась. А когда вышла, держала в руке короткий стержень. Стержень конусообразный, один конец заостренный; девушка держит стержень этим концом вверх. И поверхность стержня не гладкая, она покрыта бороздками, спиралью проходящими по всей длине. Стержень цвета слоновой кости, и, когда Орсия повернула его, мне показалось, что с острия сорвалась белая искра.