Этот «вальтер» когда-то принадлежал Сибеле. Она держала этот пистолет в руках, прятала под одеждой, где пистолет касался ее тела.

Сибела взяла этот пистолет из кобуры лежащего в обломках самолета офицера люфтваффе еще задолго до того, как к ней принесли раненого Чарлза. И она дала этот пистолет ему… Черт! Он не хочет вспоминать об этом.

Ему пришлось потратиться, чтобы ввезти эти пистолеты в Америку. «Сувениры». Сразу же по возвращении Чарлз спрятал их на чердаке. Долгое время он не хотел вспоминать о времени, проведенном во Франции.

И только в последние недели мысли об этом периоде стали постоянно к нему возвращаться. Хуже всего, что к этим мыслям прибавилась тревога, что Джо будет давать интервью. Это интервью попадет в какую-нибудь книгу — и все узнают то, что Чарлз скрывал все эти годы. Узнают о том, что он сделал, и о том, чего не сделал. Каждую деталь в подробности. Да, Джо имеет право рассказать о себе, но при этом ему придется рассказать и о Чарлзе. О его жизни, о секретах, о его неудачах.

И о его горе.

Чарлз заметил какую-то тень, но даже не повернул головы. Он продолжал чистить «вальтер». Кто мог сейчас заглянуть к нему, кроме Джо? Разве что смерть. Кто может бродить в такую рань? Конечно, Джо.

— Я привел его в порядок, — пробурчал Чарлз. — Так что могу тебя застрелить, если ты будешь болтать с этим чертовым писателем.

Джо сел рядом, глядя на почти что спокойный океан. Вид был чудесным. Именно об этом пейзаже Чарлз и мечтал во Франции. О нем он много раз говорил Сибеле — и много раз описания этого пейзажа переводил Джо.

Сибела хотела приехать в Болдуинз-Бридж, увидеть этот прекрасный дом, этот удивительный вид. Чарлз обещал, что привезет их обоих к себе после войны.

После войны. Это были волшебные слова. После войны он приглашал к себе в гости в Америку всех — даже Жан-Клода, Анри и обоих Люков. У него было для этого достаточно денег. Он хотел, чтобы они прилетели в Бостон, после чего он поселил бы их в самой дорогой гостинице города, «Болдуинз-Бридж».

— Мы обещали Тому, что не будем больше воевать, — заметил Джо.

— А кто, черт побери, воюет? — возразил Чарлз. — Я просто угрожаю тебя убить.

— Может, мы лучше просто поговорим? Если ты будешь снова кричать, я тут же встану и уйду.

— Хорошо.

— Хорошо, — повторил Джо и глубоко вздохнул. — Знаешь, прошлым вечером мне звонили. Курт Кауфман хочет взять у меня интервью — прямо после церемонии открытия в среду. Мне хотелось бы сделать это, и я согласился.

«Вальтер» дрогнул в руке Чарлза и со стуком упал на стол. Пытаясь поймать пистолет, Чарлз расшиб о стол пальцы. Черт побери!

— Я надеялся, что и ты поедешь со мной. Ты мог бы помочь мне все рассказать, — добавил Джо.

— Зачем? — сдавленно спросил Чарлз. — Чтобы я опозорил не только свою жену, но и моего лучшего друга?

Джо не ответил. Он молча смотрел на то, как играют на воде блики, слушал рокот волн, набегающих на волнолом.

— Я уже давно простил тебя за это, — тихо произнес Джо. — И Сибелу тоже. Впрочем, я не имею права кого-либо прощать — Сибела мне никогда не принадлежала. Только в моем воображении. Ты это знаешь так же хорошо, как и я.

Сибела.

Какое-то время Чарлз не был в состоянии говорить. На протяжении многих лет он никогда не упоминал этого имени. Как Джо мог произнести его так легко, как бы между прочим? И именно в беседе с ним, Чарлзом. С человеком, у которого при мысли о Сибеле тоска сжимает горло.

— Знаешь, я никогда не устаю здесь сидеть, — негромко заметил Джо. — Ты был прав, восхищаясь всем этим. Думаю, это одно из красивейших мест на земле.

Чарлз не поднимал глаз. Он прекрасно знал, как выглядит океан с балкона. Он любовался отсюда океаном на протяжении шестидесяти лет.

— Когда я умру, — мрачно сказал он Джо, — все это будет твоим. Этот дом, эта земля — и еще полмиллиона долларов. Эту идею подала мне Келли. Завещание я уже написал. Но если ты будешь продолжать с… этой глупостью, с книгой, — его голос начал дрожать, — я изменю завещание, и ты не получишь ничего. Ничего.

— Ты и в самом деле думаешь, что для меня это что-то значит? — удивился Джо. — Твой дом, твои деньги? Ты думаешь, это то, чего я хочу?

Хотя Джо и смотрел вниз, он почувствовал на себе пристальный взгляд Чарлза и поднял глаза. Лицо Чарлза было покрыто морщинами, кожа обветрилась, волосы поседели — но глаза были столь же ясными, как и прежде. Это были глаза двадцатилетнего лейтенанта, которого Джо встретил почти целую жизнь тому назад.

— Мне не нужен твой дом, Чарлз.

Чарлзу показалось даже смешным, как легко он может прочитать мысли Джо — ведь тот обладал искусством скрывать свои мысли и чувства, что ему было просто необходимо в оккупированной немцами Франции. Впрочем, в Америке он это искусство уже не применял, и все его мысли были как на ладони.

И сейчас Чарлз тоже точно знал, о чем думает Джо.

О Сибеле.

О тонкой и гибкой француженке. С блестящими каштановыми волосами ниже плеч. С глубокими карими глазами, в которых застыли горечь и боль.

— Я хочу от тебя только одного, — тихо промолвил Джо. Повернувшись к океану, он сел на стул, но Чарлз прекрасно знал, что Джо не смотрит на волны. Джо перенесся почти на шестьдесят лет назад. В глубины памяти. Эти воспоминания были для них куда ярче и живее, чем память о вчерашней шахматной партии в вестибюле гостиницы.

Кто вчера выиграл? Даже и не вспомнишь.

Чарлз бросил взгляд на «вальтер» и почти увидел сжимающие пистолет тонкие пальцы.

Иногда Сибела прятала пистолет в фартук, иногда в специальный пояс под юбкой.

Ему вспомнились глаза Сибелы, ее залитое слезами лицо. Всего один раз он видел ее плачущей — один раз, но это было так, словно рвалось ее сердце.

Это было тогда, когда погиб один из бойцов Сопротивления, Лаг, и немцы забрали еврейских детей, которых он прятал на чердаке.

Джо тогда стоял перед Сибелой, рыдания которой стали уже тихими.

Джо пытался ее успокоить.

— Боша скоро закончится, — говорил Джо Сибеле. Но конечно, успокоить ее было нелегко.

— Американцы высадились во Франции, — сказал Джо, отчаянно пытаясь дать ей надежду, хотя было совершенно очевидно, что надежды нет никакой. — Пройдет совсем немного времени — месяцы, может, даже недели, — и Сент-Элен будет освобожден от немцев раз и навсегда.

— И что тогда, Джузеппе? — тихо спросила Сибела. — Когда немцы уйдут и все это кончится, что будет потом? Что буду делать я? Куда я поеду? Я останусь в этом пустом доме одна, только с призраками моего мужа и моего ребенка?

— Ты выйдешь за меня замуж.