— Она, вернее, как бы на три части разделена?

— Похоже, так.

Мать-Мадана поджала губы. Она гадала, что бы могли означать эти расспросы, к чему клонит гость.

— Гм... Он сидит далековато, мне плохо видно, но... не звезда ли начертана у него на лбу? Этот Эвитам — не прорицатель ли он?

Тут старуха все поняла.

— О да, господин, это так, да только он давно уже не предсказывает людям судьбу. Много лет миновало с тех пор, как он перебрался сюда, мудро рассудив и покинув суматошный Куатани. Ох уж эта служба! И как только кто-то может служить день изо дня, день изо дня — представить не могу! И все же назвать старика прорицателем язык не поворачивается — это не то же самое, как если бы я назвала тебя, господин, носителем воли султана, а себя — хозяйкой этого караван-сарая.

Всадник улыбнулся.

— Прорицатель — и не у дел? Но ведь ясновидение — это дар божий, разве не так? Разве он способен свести звезду со лба или шрамы с подбородка, из-за которых его борода разделена на пряди? Разве он способен отказаться от дара, преподнесенного богом?

— И ваше желание, господин, состоит в том, чтобы приобрести выгоду от этого дара?

— Выгоду? — с тяжким вздохом проговорил Всадник. — О какой выгоде может идти речь для того, чья судьба — одни сплошные несчастья?

— Господин?

Разговор приобретал новый оборот и становился еще более загадочным, нежели прежде. Мать-Мадана подумала: уж не добавила она слишком много джарвела, когда в последний раз готовила соус «зорга». Глядя на хозяйку караван-сарая затуманенными глазами, Всадник прошептал:

— Женщина, некая часть меня страдает и болит.

Мать-Мадану охватила тревога, но она все же понадеялась на то, что ее гость с почтением относится к ее заведению.

— Твои жены, господин, не дают тебе покоя и отдыха? — чопорно поджав губы, осведомилась она.

— Невежественная баба! Людям моего чина не дозволяется жениться до тех пор, пока мы не перестаем служить султану, а службу у него мы покидаем лишь тогда, когда нам исполняется сорок лет. Но для меня это время уже близко.

— Если так, то вскоре ты обретешь желанное облегчение.

— О, если бы это было возможно! На том нагорье, откуда я родом, живет прекрасная юная девушка, к которой мое сердце пылает любовью с тех пор, как она расцвела красой юности. Она до сих пор незамужняя, но ее отец нетерпелив и, боюсь, может отдать ее за другого, кто попросит ее руки, а я не успею взять ее в жены. И если эта прекрасная девушка не достанется мне, моя жизнь будет прожита зря. Но я должен узнать свою судьбу: ожидание долее невыносимо для меня. Женщина, вели прорицателю, пусть подойдет ко мне и заглянет в мое будущее. Пусть это случится, и тогда я забуду о том, что приключилось со мной вблизи вашего городишка.

— Так ты такого откупа желаешь, господин?

Мать-Мадана чуть не рассмеялась. Ее воображение улетело далеко вперед, за пределы зала, и нарисовало вожделенные картины. Она и прежде знала, что старик наделен даром прорицания, но никогда не задумывалась о том, какие выгоды это может сулить. Прорицательство было частью его прошлой жизни — жизни, отшумевшей много солнцеворотов назад. Поначалу у него хватало золота, чтобы расплачиваться за стол и постой, а потом пригодилась девчонка, его дочка. Только это и имело значение для хозяйки караван-сарая. Предсказание судьбы, божественный дар? Мать-Мадана была женщиной земной, расчетливой и на такую чепуху внимания не обращала. И вот теперь она вдруг подумала о том, что... как же это говорится... упустила собственную удачу, вот как. А разве не слыхала она, что прорицателям изрядно платят и что их услугами пользуются одни только богачи? Конечно, в караван-сарае останавливались не бог весть какие богатеи — у постояльцев только-только на то хватало денег, чтобы расплатиться с нею за постой... Но Всадники — это же совсем другое дело!

Мать-Мадана глубоко вдохнула и решила, что отец Амеды просто обязан показать, на что способен, — здесь и сейчас, сегодня же вечером. Да ведь это могло стать началом новой эпохи! Кто знает, какие горизонты могут открыться перед ее заведением?

Мать-Мадана прищурилась и окликнула старика:

— Эвитам!

Глаза сидевшего в углу старика наполнились страхом.

Мать-Мадана так увлеклась разговором с Черным Всадником, что позабыла про приказание, которое дала Амеде. А в это время девочка обшаривала полки буфетов, гадая, где же старуха хранит эш. Вдруг кто-то подкрался к ней сзади и зажал ее рот ладонью.

Амеда сдавленно вскрикнула и попыталась вырваться.

— Ой! — проговорил тот, кто держал ее, издевательским писклявым голоском. — Ой-ой-ой!

— Неверный! — возмущенно воскликнула девочка, вырвавшись. — Ты что творишь? Да если мать-Мадана узнает, что здесь, у нее в кладовой, метис... она так развопится, что...

— Да ладно тебе. Слышишь же, она не вопит и еще долго вопить не будет.

— Ты о чем?

— Да я просто подумал, что ей и без меня есть из-за чего поволноваться. Ну и потом — интересно мне стало. Ты хоть знаешь, что там, за воротами, половина деревни собралась?

Фаха Эджо схватил подружку за руку и вывел во двор. Они забрались на сложенную из дикого камня стену и увидели деревенскую площадь. Все было в точности так, как сказал Фаха Эджо: прямо перед караван-сараем собралась большая толпа. Чуть впереди остальных стояла старуха в темной чадре, мотала головой и распевала заунывные молитвы. Остальные сопровождали молитвы монотонным гулом.

— Тупицы! Олухи! Что это они придумали, а? — Амеда спрыгнула с забора и набрала в пригоршню мелких камешков.

Фаха Эджо схватил ее за руку.

— Не бросайся камнями. С этого все как раз началось — так я слышал.

— Да что началось-то?

— Они в тревоге. Боятся. Думают, что деревню вашу с землей сровняют.

Амеда ухмыльнулась.

— Ну, это если только Всадник лопнет, переев соуса «зорга»!

Но Фахе Эджо было не до шуток.

— Когда появляются Черные — скоро жди Красных. Ну а напоследок являются Желтые. Быть беде, запомни мои слова.

— Беде?

Фаха Эджо только пожал плечами.

— Уж я такое раньше видал, сорванец, доводилось. Не думай про этих тупиц. Что толку молиться? Бежать надо.

Амеда сверкнула глазами.

— Ну и что же ты не бежишь-то?

— Я-то убегу. Я быстро бегать умею, поняла? Хорошо бы, если бы и этот маленький мерзавец тоже быстро бегать умел!

— Маленький мерзавец? — непонимающе переспросила Амеда. Сейчас она думала только о том, что друг скоро ее покинет, даже и не подумав позвать ее с собой.

— Хочешь знать, про кого я говорю? Про Малявку! — скривился пастух. — Он вечно таскает с собой камни, у него их полные карманы. Он дождется — пусть только Эли Оли Али его изловит! Бедный братец Эли! Думал еще разок заночевать в поселке, в тепле и уюте — и вот теперь снова надо трогаться в путь!