— Пол, похоже, тебе самому несладко приходится. Не пойму, что за чушь ты несешь!

И тут Джейк рассказал всем, где я живу. Не только о месторасположении и оплате, но и о сексе как обязательном условии моего проживания.

Мастурбирующая женщина была повергнута в шок. Или ее охватила зависть.

— Это же спекуляция! Тебе известно, для кого предназначены эти дома?

Все присутствующие кинулись исступленно рассказывать о своих протекающих крышах, загаженных лестничных площадках, тараканах, ворах и никчемных зарплатах. В итоге я был выставлен чудовищем.

— Держу пари, отопление уже включено в арендную плату, да? — спросила австралийка.

— Понятия не имею, — признался я, пожав плечами в манере, свойственной парижанам.

Это-то их и довело. Еще только собираясь вздернуть плечи вверх, я уже знал, что это вызовет несравнимо большее раздражение, чем мои неловкие попытки раскритиковать их писательские способности.

Сначала меня вежливо попросили покинуть помещение. Затем послали по-взрослому.

Я благополучно добрался до первого этажа, не раскроив себе череп, и… чуть было не сбил с ног Алексу, когда открывал дверь магазина.

— Алекса…

Какая-то необъяснимая сила, как всегда, наделяла ее достойной восхищения красотой. Слегка зардевшись, она сдержанно чмокнула меня в щеку:

— Пол! Как ты?

— Что ты здесь делаешь?

— Ну, я ведь умею читать.

Я согласно закивал головой, не зная, что говорить дальше. Или, точнее, я знал, но никак не мог осмелиться.

Мы пошли в ближайшее кафе — в одно из тех, где грабят туристов, завышая цены, — и разговор завязался.

У Алексы все было в порядке. В этом она заверяла меня все десять раз, когда я подряд задавал один и тот же вопрос.

А как папа? Папа по-прежнему гей с разбитым сердцем, спасибо.

— Понятно. Господи, Алекса… в ту ночь…

— Это уже не имеет значения.

— А для меня имеет. Послушай. На мой взгляд, объяснения типа «я был пьян» служат достаточным поводом для оправдания. А что, если я скажу: «Я пребывал в состоянии комы»?

Алекса добродушно одарила меня улыбкой.

— Та женщина, должно быть, утащила меня домой под мышкой. Я совершенно не знаком с ней. И с тех пор ни разу ее не видел. Понятия не имею, чем мы занимались. Мне известно одно — я проснулся, а презерватив болтался у меня на…

— Презерватив? Так вы…

— Полагаю, что да. Но, честно говоря, наверняка знать не могу. Ходил к гипнотизеру, но он сказал, что не может отыскать даже подсознательных воспоминаний.

Еще одна честно заслуженная улыбка Алексы.

— Об этом лучше забыть, будто и вовсе ничего не было. Просто катастрофа.

— Хм-м… — Алекса решила сменить тему, спросив, где я сейчас живу.

И я поведал ей чудесную историю, приключившуюся со мной. Хотя мог бы и умолчать об Элоди.

— Ты получил эту квартиру в муниципальном доме благодаря своему коррумпированному шефу? — рассмеявшись от всего сердца, спросила она. — О, перестав наступать на собачьи какашки, ты стал настоящим парижанином!

Дразнящие искорки снова заплясали в ее глазах.

Еще один кофе, и вот мы уже мчимся на такси к ней. Густо поросший деревьями внутренний дворик, просторная квартира, под которую отдали весь верхний этаж в прошлом индустриального здания. Солнечный свет лился сквозь стену, сплошь состоящую из окон.

— Еще до развода здесь жили мои родители. Это была первая фотостудия моего отца.

— Ах ты, черт! Что же он здесь фотографировал, круизные лайнеры?

Однако мы не стали топтаться внизу, сравнивая площади наших квартир, а поднялись по металлической лестнице прямо в спальню Алексы. И тут я наконец увидел Алексу во всей красе. Обзор открывался отовсюду — стены были увешаны автопортретами, на которых она была изображена нагой.

Алекса скинула одежду, и перед моим взором предстала живая версия. Все, что рисовало мое воображение, было теперь перед глазами, подслащенное ароматами и нежностью и — наконец — чувствами.

Нам предстояло узнать самые незначительные особенности друг друга, провести, целуясь, бесконечно долгое время, даря друг другу с каждым выдохом последние глотки воздуха…

Алекса была из тех, кто с удовольствием дарит прелести своего тела, нежели требует благоговения со стороны мужчины. Она шептала мне всякую всячину на французском, в то время как Элоди на безупречном английском отдавала приказы.

— Да-a, вот та-а-ак… — Напеваючи, она подсказывала мне, что доставляет ей наибольшее удовольствие.

— Оооооо… — вздыхал я, словно ощутив на себе действие рекламируемых массажеров для ступней.

Обычно, когда уже все расслаблены и молчат, мне казалось, надо как-то пошутить, но в этот раз я не мог произнести и слова.

Мы молча лежали на ее пуховом одеяле и истекали потом. Кстати сказать, одеяло не было ослепительно-белого цвета, а ближе к светло-оранжевому, и мне от этого стало по-домашнему уютно.

— Пол? — Алекса нарушила тишину лишь спустя две-три минуты. — Что ты думаешь, если…

Да, она хочет предложить мне переехать! Я ни секунды не буду терять и сразу же соглашусь. Кроме того, соглашусь выполнять и кое-какую работу по дому.

Хм! Может, я смогу еще раз пересдать свою комнату в квартире Элоди? — возникла у меня идея. Тогда это уже будет субсубаренда…

«Требуется жилец мужского пола для заселения в квартиру, где проживает дама, и в вагину этой самой дамы. Центральное отопление, великолепное месторасположение (квартира тоже неплоха, к слову)».

Теперь все, что мне оставалось сделать, — отыскать аббревиатуры для составления объявления на французском.

Привыкнув к французской кухне, я изо всех сил пытаюсь скучать по английской еде

Во французском языке слово «self»[97]обозначает «ресторан самообслуживания». На самом деле забавно, что один человек отождествляется с дешевым кафе, в то время как французы считают, что вся Франция — это один большой ресторан изысканной кухни.

Однако, несмотря ни на что, все вышесказанное вполне соответствует действительности, потому как хоть французы и не хотят, чтобы о них так думали, но они любят рестораны быстрого обслуживания. Они твердят всему миру, что питаются исключительно фуа-гра и трюфелями, но огромный процент жителей Франции проводят выходные и время, отведенное на ланч, впившись зубами в гамбургер.