«По поводу Пишегрю можно сказать следующее. Наполеон основывает все свои оправдания на старинном правиле: "Преступление совершает тот, кому оно полезно". Но разве у деспотов не бывает необъяснимых причуд?»

Заявление же о том, что Наполеон никогда не проливал кровь по капризу, вообще звучит более чем странно, особенно из уст человека, на глазах у всей Европы всего за пару недель до смерти Пишегрю приказавшего убить ни в чем не повинного герцога Энгиенского.

История эта достойна отдельного рассказа, так как она очень хорошо характеризует вошедшего во вкус узурпатора, «ничего не делавшего без большой причины», но вдруг запаниковавшего «в воздухе, полном кинжалами».

* * *

Как мы уже знаем, после ареста генералов Моро и Пишегрю Наполеон был в ярости. Помимо «руки Лондона», в этом деле ему представлялась очевидной и провокационная роль Бурбонов. Однажды в гневе Наполеон заявил, что напрасно Бурбоны думают, будто он не может воздать им лично по заслугам за попытки его уничтожить. Эти слова услышал министр иностранных дел Талейран и мгновенно поддакнул: «Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная».

Это привело Наполеона в полное бешенство. Тут-то и было впервые произнесено имя 32-летнего принца Луи де Бурбон-Конде, герцога Энгиенского, последнего представителя родственного Бурбонам рода Конде.

9 марта 1804 года Наполеон наскоро собрал тайный совет, в который входили ближайшие его соратники Камбасерес, Лебрён, Талейран и некоторые другие. Собрал их Наполеон не для того, чтобы узнать их мнение, а для одобрения и поддержки захвата герцога Энгиенского.

Талейран решительно выступил «за» (существует даже мнение, что именно он выступил инициатором этой идеи. — Авт.). Третий консул Лебрён долго мялся, но, в конце концов, тоже присоединился к его мнению. Единственным, кто попытался высказаться «против», оказался второй консул Камбасерес.

— Генерал, — сказал он, — герцог живет за границей, а нарушение границы нейтрального государства и его похищение всколыхнут всю Европу. От нас все отвернутся.

— Месье, — холодно ответил ему Наполеон, — страна, укрывающая моего врага, не может рассматриваться как нейтральная. Возникшие обстоятельства оправдывают нарушение границы.

Камбасерес не сдавался, и это вынудило первого консула язвительно заметить:

— Что-то вы стали излишне щепетильны и скупы на кровь ваших королей.

Испуганный Камбасерес тут же замолк, а Наполеон, как и следовало ожидать, решил поступать по-своему (или, если кому-то так угодно, последовать совету Талейрана, хотя очевидно, что он был не из тех людей, которым можно навязывать чужие мнения).

В этом деле имелось лишь два затруднения: во-первых, герцог жил не во Франции, а в Бадене; во-вторых, он решительно никак не был связан с заговором против первого консула. Первое препятствие для Наполеона было несущественным: он уже тогда распоряжался в Западной и Южной Германии как у себя дома. Второе препятствие тоже особого значения не имело, так как Наполеон уже заранее решил судить герцога Энгиенского военно-полевым судом, который за серьезными доказательствами никогда особенно не гнался.

* * *

Герцог Энгиенский спокойно жил в небольшом городке Эттенхайме, не подозревая о страшной угрозе, нависшей над его головой. В ночь с 14 на 15 марта 1804 года отряд французской конной жандармерии, подчинявшийся генералу Орденеру, вторгся на территорию Бадена, вошел в Эттенхайм, схватил герцога и увез его во Францию. Баденские официальные власти не показали никаких признаков жизни, пока происходила вся эта операция.

О начале этих ужасных событий мы знаем от самого герцога Энгиенского, сохранился его дневник, который он вел по дороге из Эттенхайма в Страсбург:

«В четверг 15 марта в пять часов (пополуночи) мой дом в Эттенхайме окружили эскадрон драгун и жандармские пикеты; всего около двухсот человек, два генерала, драгунский полковник, полковник Шарло из Страсбургской жандармерии. В половине шестого выломали дверь. Бумаги мои изъяты, опечатаны. Довезен в телеге между двумя рядами стрелков до Рейна. Посажен на корабль курсом на Риснау. Сошел на землю и пешком добрался до Пфорцхайма. Обедал на постоялом дворе».

До 18 марта арестованный герцог находился в Страсбуре, а 20 марта он был привезен в Париж и заключен в Венсеннский замок. Вечером того же дня собрался военно-полевой суд, обвинивший герцога Энгиенского в том, что он получал деньги от Англии и воевал против Франции. В три часа ночи 21 марта 1804 года несчастный, которому не дали даже сказать слова в свое оправдание, был приговорен к смертной казни.

Председатель суда генерал Юлен хотел написать Наполеону ходатайство о смягчении приговора, но адъютант последнего генерал Савари, специально посланный из Тюильри, чтобы следить за процессом, вырвал у Юлена перо из рук и заявил: «Ваше дело закончено, остальное уже мое дело». Через 15 минут герцог Энгиенский был выведен в Венсеннский ров и расстрелян.

Писатель Д.С. Мережковский по этому поводу высказывается коротко, но очень точно:

«Суд был пустая комедия, действительный приговор исходил от Бонапарта».

Кстати сказать, комендантом Венсеннского замка в то время был уже знакомый нам Аррель, в свое время донесший полиции на своих товарищей Черакки, Арену, Топино-Лебрёна и Демервилля. Это он с фонарем в руках вошел в камеру несчастного герцога Энгиенского и вывел его на расстрел.

— Соблаговолите следовать за мной, месье, — сказал он.

Парадокс истории: она отмечает печатью бессмертия не только прекрасные подвиги. Аррелю, для того чтобы войти в нее, хватило пары подлостей.

Сразу после расстрела «вдруг» возник и стал распространяться слух, что именно герцога Энгиенского Жорж Кадудаль и его сообщники планировали пригласить на французский престол после того, как будет покончено с Наполеоном. Все это была очевиднейшая клевета: несчастный герцог никогда не бывал в Англии и никогда не встречался ни с Моро, ни с Пишегрю, ни тем более с Кадудалем. Но слух этот сослужил отличную службу Наполеону.

* * *

Сразу после этого учреждения, изображавшие собой представительство народа (Трибунат, Законодательный корпус и Сенат), «вдруг» заговорили о необходимости раз и навсегда покончить с таким положением, когда от жизни одного человека зависит спокойствие и благо всего народа, когда все враги Франции могут строить свои надежды на покушениях. Вывод был ясен: пожизненное консульство просто необходимо превратить в наследственную монархию, а это — как раз то, что было нужно Наполеону. Таким образом, Венсеннский ров, где был расстрелян невинный потомок Бурбонов, по определению Д.С. Мережковского «есть рубеж между старым и новым порядком», важная ступень, приведшая Наполеона прямиком на императорский трон.

Анализируя описанные выше события, Шатобриан пишет в своих знаменитых «Замогильных записках»: