Кароль Боскамп-Лясопольский инстинктивно ненавидел Россию и симпатизировал Оттоманской Порте. Поэтому поляка так разозлила уверенность доктора Мернса в том, что Россия рано или поздно поставит Порту на колени, а поможет ей в этом поверженная Греция. Еще совсем недавно, ухаживая за красивой дочкой кабатчика Глявоне, Кароль уверял Софию в том, что Речь Посполитая – друг Эллады.

Но кто осудит мужчину, вынужденного прибегнуть к небольшому обману, чтобы завладеть хорошенькой гречанкой? Он и не думал принимать всерьез рассказы Софии о тайном обществе Гетерия и императорской крови, которая якобы текла в ее жилах. А с недавних пор уверенность любовницы в своем высоком происхождении стала его раздражать. Как может эта кабатчица превосходить в знатности сына древнейшего польского рода, Кароля Боскамп-Лясопольского?

Сначала, слушая сказки, которыми потчевала его София, поляк лишь снисходительно улыбался. Но потом рассердился не на шутку и отчитал любовницу. София разрыдалась. Вместо утешения он овладел ею. Рыдания затихли. Девчонка долго лежала, не говоря ни слова, и разглядывала хрустальную люстру, украшавшую лепной потолок спальни дипломата. Каролю даже стало жаль бедную девочку, вообразившую себе невесть что. Он снисходительно обронил несколько ласковых слов, и София успокоилась. Она по-прежнему таяла от уверений в любви, которые не стоили ни гроша. С тех пор Лясопольский не мешал любовнице лепетать о своем царственном происхождении. Чем бы дитя не тешилось… По-своему он был привязан к дочери кабатчика и решил, что увезет Софию в Варшаву. Зачем расставаться с такой красавицей? Она еще доставит ему немало приятных минут.

Однажды в апартаменты Лясопольского заглянул мелкий служащий посольства по имени Деболи. Отобедал в роскошных апартаментах нунция, засмотрелся на юную гречанку, подававшую на стол. Красавица оказалась любовницей Лясопольского. Милая девочка и даже образованная, с хорошими манерами. Такой бы не на стол подавать, а украшать собой дом какого-нибудь достойного человека. Под этим достойным человеком Деболи имел в виду себя.

В тот же вечер Деболи написал донос. Трудился несколько часов, испортил много листов прекрасной белой бумаги с монограммой посольства. Наконец закончил свой великий труд и с удовольствием перечитал написанное. На конверте значилось: «A Sa Majesté, le Roi de Pologne…» («Его Величеству королю Польши…»). Донос был адресован королю Речи Посполитой Станиславу Понятовскому.

В письме Деболи обвинял Лясопольского в том, что тот пренебрег своим гражданским долгом. В столь трудные для Польши и католического мира часы нунций, забыв о вере и приличиях, предается греху с гречанкой (а ведь в Варшаве у господина Боскамп-Лясопольского есть невеста!). К тому же возраст юной любовницы нунция таков, что в приличном обществе его поведение можно истолковать как растление девочек.

Король Речи Посполитой отреагировал на письмо довольно быстро – Лясопольского вызвали в Варшаву для выяснения некоторых щекотливых обстоятельств, а должность нунция временно передали Деболи. О решении короля Лясопольскому сообщил тот же Деболи. И с удовольствием наблюдал за тем, как потрясенный Лясопольский отпускает солдатские ругательства, о существовании которых родовитый шляхтич и знать не должен, а потом, чуть ли не в слезах, прощается с любовницей. В целях конспирации этот глупец решил поговорить со своей гречанкой на латыни – как будто секретарь посольства Деболи не знал язык римского права!

– Vale et me ama![11] – говорил Кароль. – Vale et memor sis mei![12] – отвечала ему София. – Vale![13] – Боскамп-Лясопольский вышел за порог. София в слезах упала на диван, и тут к ней подступил утешитель – новый нунций посольства господин Деболи. Доносчик считал Софию законной добычей и терпеливо ждал того сладчайшего момента, когда сможет распоряжаться красавицей. Он успел, впрочем, заверить Лясопольского, что, в отсутствие дипломата, позаботится о его греческой «воспитаннице». Кароль предпочел промолчать – с него было довольно неприятностей.

Доносчику Деболи не повезло – красавица гречанка, которой он так увлекся, оказалась капризной и болезненной девицей, чуть что – сразу в обморок. С того времени, как Кароль Боскамп-Лясопольский покинул польское посольство, она все время болела или притворялась больной. «Нервное расстройство… – сказал доктор Мернс, которого Деболи вызвал для консультации. – А что, господин Лясопольский навсегда покинул Истамбул?».

– Навсегда, – ответил Деболи. – Его отозвал сам король. А свою… воспитанницу Лясопольский передал мне вместе с должностью.

Доктор Мернс нахмурился, но промолчал. Сел у постели больной, вгляделся в осунувшееся лицо своей богини Олимпа и понял, что не болезнь заставляет вздрагивать ее ослепительные плечи. София Глявоне дрожала от страха.

– Вы можете оставить нас, Деболи? – опиоман Мернс вопросительно взглянул на чиновника. – Обычно я не осматриваю пациенток в присутствии их… покровителей. – Мернс не нашел другого, более деликатного слова, чтобы обозначить статус Софии.

– Не вздумайте заигрывать с моей протеже, – предупредил Деболи, выходя из комнаты. – Иначе я не заплачу вам! Не сможете купить очередную порцию опиума. Или что вы там предпочитаете… Гашиш?

– Печенье из гашиша, – доктор Мернс давно уже не боялся подобных разоблачений, потому что привык к ним. У каждого свой путь в жизни, и что поделаешь, если обычному печенью некий шотландец предпочитает другое экстравагантное блюдо. – Такое лакомство турки называют давамески.

– Вы разыграли его? – спросила София, едва за Деболи захлопнулась дверь. – Гашиш? Опиум? Неужели вы… – Она искренне огорчилась за человека, к которому вот уже несколько месяцев испытывала неподдельное уважение.

– Я опиоман, богиня Олимпа, – вздохнул доктор Мернс, – но не бойтесь, я достаточно владею собой. – Джеймс давно уже не скрывал свой порок, но предпочел бы утаить его от Софии. – Чем я могу помочь вам? Я должен спасти вас от этого мерзкого человека?

– Меня трясет от отвращения, когда он прикасается ко мне! – быстро прошептала София. – Я притворяюсь больной, но Деболи скоро разгадает мое притворство. Мне нужно бежать. Но как? Куда? Родители погибли во время пожара. В целом мире у меня не было никого, кроме Кароля. Но и он меня предал. Я так хотела уехать с ним в Варшаву! Но он не взял меня с собой. Деболи говорит: «Лясопольский оставил мне тебя по наследству». Но как можно передать по наследству человека? Я что – вещь? Рабыня? Деболи не позволяет мне выйти из посольства. И у меня нет денег.

– Деньги есть у меня, богиня! – опиоман Мернс впервые в жизни почувствовал себя рыцарем и впал в настоящую эйфорию, как после двойной порции гашиша. – Немного, впрочем, но для бегства хватит. Я пропишу вам бани, турецкие бани. Здесь неподалеку, около кофейни Саида, есть одна такая. Наверное, Деболи не отпустит вас одну, но вы оставите своего провожатого в кофейне, а сами пройдете большую галерею, потом – пересечете внутренний дворик и выйдете на улицу чрез запасную калитку. Там я буду вас ждать. Попытайтесь все же как следует обчистить карманы Деболи перед тем, как мы дадим деру.