Оленская сбросила с плеч накидку и опустилась в одно из кресел. Арчер, прислонившись к очагу, смотрел на нее.

— Сейчас вы смеетесь; но тогда, когда вы написали мне, вы были несчастливы, — сказал он.

— Да. — Она помолчала. — Но раз вы здесь, я уже не чувствую себя несчастной.

— Я не останусь надолго, — отозвался он, с трудом шевеля губами, задеревеневшими от усилия сказать именно это и ничего более.

— Да, я знаю. Но я не слишком предусмотрительна — когда я счастлива, я предпочитаю не думать о будущем.

Искушение, пронзившее Арчера, услышавшего тайный смысл ее слов, было таким сильным, что, стараясь справиться с собой, он повернулся спиной к огню и отошел к окну, пытаясь из последних сил зацепиться взглядом за чернеющие на снегу силуэты деревьев. Но это не помогло. Она все равно была перед его глазами, между ним и деревьями, словно переместившись вместе с его взглядом, — ее фигурка, склонившаяся к огню, ее лицо со слабой улыбкой. Сердце его невольно забилось еще сильнее. Что, если именно от него она бежала и, чтобы сказать ему об этом, ждала, когда они останутся друг с другом наедине?

— Эллен, если я на самом деле могу помочь вам — если вы на самом деле ждали моего приезда, — скажите мне, что происходит, скажите мне, от чего вы бежали, — выдавил он.

Он говорил не оборачиваясь к ней и не меняя своего положения: если их объяснению суждено случиться, пусть это случится именно так — их разделяет пространство и он смотрит в окно…

Она ничего не ответила, и в воздухе повисло долгое молчание; Арчер представил и почти ощутил, как она подходит к нему сзади и закидывает свои легкие руки ему на шею. Кровь стучала в висках, душа и тело соединились в едином порыве сладостной дрожи ожидания; глаза же его чисто механически отметили — он даже не сразу осознал это — появление человека в тяжелом пальто с меховым воротником, который по тропинке приближался к дому.

Это был Джулиус Бофорт.

— А! — вскричал Арчер, разражаясь неприятным смехом.

Мадам Оленская вскочила и, быстро подойдя к нему, схватила его за руку, но, бросив взгляд в окно, побледнела и отступила назад.

— Так вот от кого вы бежали, — насмешливо сказал Арчер.

— Я не знала, что он приедет сюда, — пробормотала Оленская. Ее рука еще стискивала руку Арчера; но он вырвал ее и, выскочив в коридор, распахнул входную дверь.

Приветствую, Бофорт, сюда! Мадам Оленская ждет вас, — сказал он.

На обратном пути в Нью-Йорк следующим утром Арчер снова — с необыкновенной яркостью — пережил последние минуты в Скайтерклиффе.

Бофорт, явно раздосадованный тем, что застал его с Оленской, с присущей ему наглостью овладел ситуацией. Его манера игнорировать тех, чье присутствие ему мешало, заставляло людей, чувствительных к этому, ощущать себя невидимками. Пока они втроем шли через парк, Арчер мучился этим странным ощущением бестелесности, которое, впрочем, хотя и уязвляло его самолюбие, давало ему некое чудодейственное преимущество — все замечать, оставаясь незамеченным.

Бофорт вошел в дом со свойственной ему небрежной уверенностью, но улыбка не смогла стереть вертикальную морщину меж его бровей. Было совершенно очевидно, что Оленская не ведала о его приезде, хотя из некоторых ее слов можно было понять, что она допускала такую возможность; но, во всяком случае, она ничего не сказала Бофорту, покидая Нью-Йорк, — и ее исчезновение привело его в крайнее раздражение. Приехал он под предлогом того, что нашел для нее дом, пока не объявленный к продаже, но «именно то, что надо». Если она его сразу не купит, он тут же уплывет из рук. Своим зычным голосом Бофорт шутливо упрекал Оленскую за то, что она ускользнула в тот самый момент, когда нужно было принимать решение.

— Если бы эта хитрая штука для беседы по проволоке[55]была бы слегка совершеннее, я бы мог поговорить с вами из города и сидел бы в эту минуту в клубе, грея ноги у камина, вместо того чтобы гоняться за вами по колено в снегу, — ворчал он, пряча истинную причину досады под притворной. Это новое изобретение, о котором он упомянул, позволило Оленской сменить тему и завести разговор о том, какая фантастическая возможность открылась перед человечеством. В один прекрасный день, может быть, будет возможен разговор между людьми, живущими на разных улицах и даже — невероятное предположение! — в разных городах! Тут все трое вспомнили Эдгара По и Жюля Верна, а также другие банальности, слетающие с губ даже наиболее умных людей, когда они, чтобы скоротать время, наивно готовы предположить появление вещей, в которые невозможно поверить; и обсуждение телефона благополучно заняло у них всю дорогу к главному дому.

Миссис ван дер Лайден еще не вернулась; и Арчер, попрощавшись, пошел за своими санями, а Бофорт последовал за Оленской в дом. Ван дер Лайдены не поощряли незваных гостей; он мог, впрочем, рассчитывать на то, что его пригласят к ужину и проводят на станцию к девятичасовому поезду. Не более того — было совершенно невероятно, чтобы джентльмен, путешествующий без багажа, мог остаться у ван дер Лайденов на ночь. И тем более им не пришло бы в голову предложить такое Бофорту — человеку, с которым они были отнюдь не в сердечных отношениях.

Бофорт все это знал и предвидел, — какова же должна была быть мера его нетерпения, если он пустился в путь в надежде получить столь ничтожную награду! Он, несомненно, преследовал графиню Оленскую — а преследовал хорошеньких женщин он исключительно с одной целью. Его скучный бездетный дом давно не радовал его; и, кроме долговременных романов на стороне, он постоянно искал ярких любовных приключений в своем кругу. Так вот от кого спасалась бегством мадам Оленская; вопрос был в том, спасалась ли она бегством потому, что ей досаждала его назойливость, или потому, что не была уверена в своей способности ей противостоять.

Если, конечно, ее разговоры о бегстве были не для отвода глаз, а само бегство не было хитрым маневром.

Но по-настоящему Арчер не верил в это. Как бы ни были редки его встречи с Оленской, он ощущал, что может все прочесть по ее лицу, звуку ее голоса; и лицо и голос, несомненно, при внезапном появлении Бофорта выразили досаду и уныние. Но, в конце концов, если даже Бофорт приехал по собственному побуждению, чем это лучше того, если бы Оленская покинула Нью-Йорк, назначив ему в Скайтерклиффе тайное свидание? Если бы было верным последнее, она перестала бы быть для него просто объектом интереса, она бы связала свое имя с самым пошлым из лицемеров — женщина, которая позволит себе когда-либо быть втянутой в любовную историю с Бофортом, будет скомпрометирована безнадежно…

Нет, думал Арчер, разумеется, он не прав — конечно, было бы в тысячу раз хуже, если бы Оленская, осуждая и, возможно, презирая Бофорта, все же связалась с ним, привлеченная тем, что выгодно отличало его от других членов нью-йоркского общества — соединение в нем черт двух континентов и двух обществ, его приятельство с художниками, артистами, мировыми знаменитостями и его безразличие к общественным предрассудкам.