— Кажется, новый декан положит этому конец.

— Будем надеяться...

— Прошу внимания, — повысил голос Дамблдор. — Напомню вам правила Игр Школяров. Как известно, их составили сами Основатели, в то счастливое время, когда еще были дружны между собой. Таким образом они решили развлечь гостей, прибывших в замок на праздник Равноденствия. Чтобы все желающие могли блеснуть своим искусством, волшебники придумали четыре испытания — Вызов Годрика, Беседа Ровены, Лабиринт Салазара, Опыт Хельги. В команду набирается восемь человек, но в каждом испытании участвуют двое. Награду — одну на всех — получали победители по итогам всех четырех испытаний. Во времена Основателей, кажется, разыгрывали туши оленей и кабанов, — усмехнулся директор. — Пир мы, конечно, устроим, но призы министерство предоставит более... э-э-э... символические. Словом, должно быть весело.

* * *

У стендов, установленных неподалеку от входа в Главный зал, густая толпа собиралась два раза в год: в начале сентября, когда вывешивали расписание занятий, и в конце мая — в этом месяце на больших досках, обитых черным сукном, появлялась информация об экзаменах. Что же могли с таким жгучим интересом читать на стендах студенты в последних числах февраля? Два красочных больших листа с превосходно сделанными колдографиями рассказывали о магических учебных заведениях британских территорий Запада и Востока.

Ванкуверский колледж располагался в центре мегаполиса, в ультрасовременном здании из стекла и бетона. На колдографии, изображавшей вечерний город, залитый огнями, высился сверкающий небоскреб. Его средняя часть казалась полупрозрачной и словно пульсирующей, а за ярко освещенным окнами виднелись крошечные человеческие фигурки. Между тем для маглов все эти этажи надежно скрывал огромный баннер, будто нарочно рекламирующий телевизоры под слоганом «Нереальное — реально!»

Из описания учебного заведения следовало, что канадские волшебники изучали те же предметы, что и их английские сверстники. Правда, в учебной программе первых вместо Рун существовала дисциплина «магическая кибернетика». На колдофото, подписанном «занятия в классе магкибернетики», группа подростков в белых мантиях собирала из металлических деталей подобие человека, а затем с помощью волшебных палочек заставляла его двигаться и выполнять различные команды.

Кроме того, канадцы предпочитали квиддичу другую игру. Она сильно напоминала магловский хоккей, с той лишь разницей, что волшебная шайба умела уворачиваться от клюшек.

На постере, описывающем китайскую школу чародейства, никаких небоскребов не было. Утопающий в зелени остров Ламма покоился на синих океанских волнах и, казалось, не подозревал о том, что где-то бывают морозы и снег. Среди сосен и цветущих магнолий виднелась группа пестрых бунгало, живописно разбросанных вокруг трехэтажного, скромного на вид здания, выстроенного из белого камня. У пристани покачивались десятки маленьких лодок: аборигены чуть ли не с младенчества выходили на воду, а любимой игрой местных волшебников были гонки на лодках. Разумеется, без парусов и весел, исключительно на магическом ходу. Одна из колдографий то и дело рассыпала аквамариновые брызги, которые оставляли за собой изящные суденышки, управляемые юношами и девушками в ярких легких одеждах.

Местная учебная программа, также как и канадская, имела свою специфику: зелья и гербология как отдельные предметы не изучались, а были объединены в одну дисциплину — лекарское искусство. Кроме того, студентам преподавали китайский язык и литературу.

На тонком до прозрачности листе голубовато-белой бумаги угольно-черные четкие буквы складывались в плавные, как морской прибой, строки:

В голубизне растворилось

Облако на закате,

Сковано все прохладой,

Всюду прозрачность такая!

По небу скользит неслышно

Круглый сосуд из яшмы,

Перемещаясь к востоку,

Млечный Путь рассекая.[5]

Это было непривычно, но очень красиво.

* * *

Слизеринский декан листал личные дела своего факультета. Восемь человек. Восемь потомственных чистокровных волшебников, восемь сообразительных, надежных, знающих, ловких... Эх, как бы еще сделать так, чтобы это были одни и те же студенты?

Первыми шли старосты. В пятерых он не сомневался: семикурсники Треверс и Урхарт, пятикурсники Монтегю и Фарли. Четверо уже есть. Мальсибер, шестой курс. Пятеро. Макнейр? Силы много, знаний мало... Похоже, у Слагхорна со старым Макнейром были какие-то свои дела, иначе никак не объяснить, почему старостой назначен тугодум и посредственный ученик. Нет, такому в команде делать нечего. И в старостах тоже, пожалуй. Папаша станет скандалить... Пусть: найдем на него управу.

Кто у нас еще на шестом курсе? С анкет на него смотрели знакомые лица: Джагсон, Долохов... они его боятся, а страх — это не то, что ему сейчас нужно. Крэбб! Вот тут уж страха нет ни капли. А стараться будет за двоих, а то и за троих. Значит, шестеро. Нужны еще двое... Так, кто это? А, Блишвик... Неглуп, из библиотеки не вылезает. Годится. И последним станет... да, Флинт. Он да Треверс — единственные, кто уже сейчас готовы к ЖАБА.

Уф-ф, список составлен.

— По правилам Игр Школяров, к участию в испытаниях допускаются особы обоего пола не моложе четырнадцати лет, — процитировал он, заглядывая в длинный свиток пергамента. — Количество участников — восемь. Сейчас я назову фамилии тех, кто войдет в команду нашего факультета.

Сидящие на диванах и креслах замерли, не сводя взгляда с фигуры в центре гостиной.

— Джералд Треверс, Агата Урхарт, Бернадетт Мальсибер, Айрин Монтегю, Кевин Фарли. Старосты курсов за свои успехи в учебе зачисляются в команду.

— А