упустили случая воспользоваться фальшивкой и заправилы фашистской Германии, тиснувшие в ноябре 1941 года текст «Завещания» во всех газетах Третьего рейха.

Хью Рэгсдейл и Гарри Клиффорд приводят перечень политико-пропагандистского использования этого подложного документа против СССР уже в наше время: в 1948 году Г. Трумэн сослался на «Завещание» для обоснования «холодной войны», в 1979 году американская газета «Крисчен сайен монитор» цитировала целые куски из этой фальшивки для фальсификации измышлений, враждебных СССР.

Работы Х. Рэгсдейла, Г. Клиффорда и других исследователей, принадлежащих к младшему поколению тех самых «новых левых» историков США, которые на рубеже 60-70 годов подняли «бунт» против «отцов-основателей» Американской исторической ассоциации, свидетельствуют, что процесс размежевания в оценках распространился не только на историю США но и на историю России и СССР. Безусловно, такого рода процессы в американской «Россике» следует только приветствовать, тем более что атаки на внешнюю политику России и СССР, на советский патриотизм со стороны традиционной буржуазной историографии продолжались до недавнего прошлого. Так, попытка гальванизировать «Завещание Петра Великого» была предпринята на XV Международном конгрессе историков в Бухаресте в 1980 году.

- Однако новое политическое мышление в общеевропейском и мировом масштабе пробивает собственное «окно» и в понимании гигантского преобразующего процесса, проводимого Петром Великим, - «вестернизации» русской жизни. Это и было, по сути, его завещанием потомкам.

Да и о каком гегемонизме России можно говорить, если Петр основал новую столицу на «чистом месте», откуда можно проводить европеизацию государства без противодействия «косной Москвы». Основал на краю империи, в наиболее уязвимом с военно-стратегической точки зрения месте - «вдали от российских материковых степей, зато у сближающего страны и народы моря» - по высказыванию Н.Эйдельмана. Не говоря уже о том, что европейцы - Ф.Лефорт, Я. Брюс, А.Остерман и многие другие - работали по приглашению в русском государстве в «режиме наибольшего благоприятствия».

Петровская идея «вестернизации» России обсуждалась на проходивших в начале февраля 1990 года в Таллинне международных «Кроссовских чтениях», подавляющее большинство их участников составляли историки и литературоведы из ФРГ и Скандинавских стран. Эта идея тесно увязывалась с мыслями Петра Великого о престолонаследии. Одну свою дочь - Анну - он выдал замуж за Голштинского герцога Карла-Фридриха, имеющего также права на шведский трон, а другую - Елизавету - предполагал в будущем выдать замуж за французского дофина… Хотя в брачном контракте Анна вместе с женихом под присягой отказывалась от российского престола за самих себя и за своих потомков, но ведь теперь в России имел законное действие Манифест от 5 февраля 1722 года, по которому «быть наследником тому, кто по воле Императорской будет избран». Петр собирался жить долго и потому мог рассчитывать на внуков от своих дочерей. Он «видел» Голштинского принца на шведском престоле, а его будущего сына - своего внука - еще и русским императором. Действительно, сын Анны Петровны стал российским императором, и «вестернизацию» России продолжала его супруга Екатерина II…

Великая идея Петра I о соединении всего лучшего, что было в России и на Западе, почти на три столетия опередила развитие общеевропейской интеграции и на новом витке исторического развития привела к реальному решению о создании Общеевропейского Дома с участием России.

ПЕРВЫЕ РОССИЙСКИЕ КОНСТИТУЦИОНАЛИСТЫ

Умер Петр Великий. Неуверенно в эти дни чувствовала себя овдовевшая Екатерина. Появились подметные письма. Знатные, боярских и княжеских родов, вельможи стояли за внука Петра - сына царевича Алексея, единственного мужского представителя династии Романовых, законного наследника, рожденного от подлинно царской четы. Рассчитывали родовитые Екатерину с дочерьми заключить в монастырь, а худородных, высоко поставленных царем Петром, и Меншикова прежде всего, от власти и всяких привилегий отстранить. И даже низвергнуть их, виновников тяжких бед, несчастий и смерти царевича Алексея. Ничего хорошего в этом раскладе не мог ожидать для себя Толстой, выманивший Алексея из Вены и тем обрекший его на пытошные муки. Очевидная угроза нависла и над архиепископом Феофаном Прокоповичем, написавшем «Правду воли монаршей во определении наследника державы своей…», в которой не только обосновывались главные постулаты самодержавия как верховной власти, наиболее целесообразной для России, в этом трактате он обосновал законность меры, направленной к низложению прав на престол сына Петра I, царевича Алексея… Именно в это время, в июле 1725 года, Екатерина и Меншиков в судорожной суете борьбы за власть снова выпустили этот весьма интересный, насыщенный библейскими и историческими аналогиями документ. Объемный трактат этот предваряли Указ о подкинутых воровских письмах, ставящих под сомнение законность воцарения супруги Петра после его смерти; Вечный устав «о наследствии Престола Империи Российской»; «Генеральныя присяги»; Манифест Петра Великого «февраля 5 дня 1722 года» и Клятвенное обещание к нему. Затем шло Предисловие «Ко простосердечному читателю».

Углубляясь в чтение самого документа, подпадаешь сначала под обаяние и притягательность изощренной публицистичности автора, очевидно, опытного полемиста, ведущего весь ход аргументации на параллельных выводах: и из Библии, и из естественного разума. Это и понятно, ведь «Правда воли монаршей» была направлена на убеждение широкого круга религиозных русских читателей, для которых, однако, особый вес имеют «рационалистические доказательства». При дальнейшем чтении «Правды…» чувствуешь себя во властных объятиях целенаправленной мысли, питаемой мощной историко-правовой эрудицией, опирающейся на естественно-правовые теории Липсия, Гоббса, Гроция, Пуфендорфа, Буддея (на них непосредственно ссылается автор); мысли Кампанеллы и Макиавелли, Жана Бодена, Томазия, Вольфа - апологетов сильной централизованной власти, и в то же время на мысли тираноборцев - Теодора Бэза и Юния Брута; положения кодексов императора Константина и базилевса Юстиниана и многих других. Слог и стиль трактата сделали бы честь Антиоху Кантемиру, а основательность примеров - Василию Татищеву. И сразу становится понятным, что объединить эти качества в одном авторском лице в России в петровскую эпоху, и при этом еще быть столь напористым и раскованным, мог лишь глава «ученой дружины Петра I» (куда входили и оба упомянутых лица) - преосвященный Феофан Прокопович…

Сангвиник и жизнелюб, Феофан, а еще раньше Елисей, Елеазар, затем Самуил Церейский, трижды менявший веру и, наконец, в православии Прокопович - по фамилии своих матери и дяди-опекуна (фамилия отца его до сих пор не установлена), исходил Европу, учился в римской коллегии св. Афанасия и даже слушал лекции в Ватиканском Colleqium Romanum, посещал университеты Лейпцига, Галле, Иены, стал профессором Киево-Могилянской академии, где преподавал поэтику, риторику, философию, теологию. Любил математику и физику, живопись и театр. Большой библиофил и книжник, он не преминул подчеркнуть в «Правде…» свою осведомленность в российской библиофике: «…книги у многих Авторов сочиненные об уставах и законах гражданских, и нигде в