– Просто любопытно: ты сестре когда-нибудь рассказывала о домогательствах со стороны ее мужа?

– Нет! – прошипела я, мрачнея с каждой секундой все больше. – Этот подонок сбежал раньше. Бросил ее. Беременную. Только потому, что калловы кости показали, что у нее родится дочь, а не сын… Можем мы теперь поговорить о чем-то другом? Надоели парни, которым нельзя доверять.

Последние слова я произнесла с особой язвительностью, чтобы Арезандер понял, что я имею в виду и его.

Он, видимо, не понял. Он засмеялся.

– У нас договор, Синта, – напомнил он. – Пока ты у меня на службе, я обеспечу тебе защиту, неважно, от чего или от кого. А защита включает в себя в том числе и экскурсии в разум мертвеца. Ты оказалась в плену осколков сознания ткача. Поблуждала бы там еще чуть дольше и, вероятно, окончательно бы себя потеряла. Поэтому ты должна была вспомнить о самой себе. Всегда пожалуйста, кстати.

Я фыркнула, но лучше бы не делала этого, потому что голову тут же пронзила колющая боль.

– То есть я еще должна быть благодарна за то, что вы вломились в мою личную жизнь, как одичавший боров?! – проворчала я себе под нос. – Неужели нельзя было выбрать более невинные темы? Любимый цвет… домашние животные… имена соседей…

Арезандер снова рассмеялся, но в этот раз уже не так, как раньше, и его усмешка сменилась тяжелым вздохом. И вот наступила тишина. Она тянулась так долго, что я уже задумалась, может, не стоило называть Сира одичавшим боровом.

– Может, ты и права, – проговорил он после паузы, к моему большому удивлению. Больше он не сказал ничего. Вместо этого он встал. По крайней мере, я так предполагала, потому что услышала только скрип половиц и негромкий стук.

Что?! Я окончательно перестала понимать этот мир. Он признал, что я могу быть права?! Он? Сир сиров?! Высокомерие во плоти?! Я села чуть выше в своем кресле. Неожиданно, но когда я села прямее, головокружение тут же отступило. Я даже почувствовала, что у меня может хватить сил открыть глаза. Только сделать все надо очень осторожно.

Все осталось на своих местах. Ничего не двоилось, ничего не кружилось. Даже Арезандер, который как раз в этот момент повернулся ко мне и сунул мне под нос чашку, из которой поднимался пар. На его лице было выражение, которое я очень хорошо знала и которое нравилось мне еще меньше, чем презрение. Выражение, которое обычно вызывали бхиксы вроде меня: это было сострадание.

– Пей! Это поможет.

– У меня все прекрасно, – буркнула я в ответ. То, что он узнал несколько не слишком приятных фактов из моей жизни, вовсе не означало, что я слабая и нуждаюсь в помощи.

Его серебристо-серо-голубые глаза сердито сощурились.

– Я бы, пожалуй, поверил в эту ложь, если бы ты не цеплялась за подлокотники кресла, точно безбилетник на круизном лайнере во время шторма.

Что? Ой. Проклятье.

– Это не было ложью, – снова солгала я и постаралась как можно незаметнее вытащить ногти из кожаной обивки кресла. – Мне ваше сочувствие не нужно!

Ни один мускул не дрогнул на лице Арезандера.

– А это и не сочувствие, – спокойно заметил он. – Это чай.

Его сухие, спокойные слова, произнесенные подчеркнуто медленным тоном, подействовали еще более отрезвляюще, чем могла подействовать пощечина.

– Тебе нужна ясная голова, чтобы ты смогла рассказать мне, что показал тебе ткач. Без обид, конечно, но снаружи по-прежнему бушует метель, и мне не то чтобы очень хочется оказаться погребенным под снегом вместе с тобой и останками ткача. Так что – сама попьешь или тебе голову подержать?

Я вдруг почувствовала себя очень глупо. Он же вакар. Как я вообще могла подумать, что он станет сочувствовать полуонидке? Я смущенно отвела глаза и взяла у него чашку. Пока я пила, я успела заметить, что мы находимся в дальнем углу мастерской, достаточно далеко от тела. Видимо, Арезандер перенес меня сюда. От одной только этой мысли по спине побежали мурашки. Сколько же я была без сознания? Достаточно долго, наверное, раз он успел растопить камин и приготовить чай – все это наводит на мысль, что он чересчур заботлив. Именно что чересчур. После его нотации я даже удивилась, что он просто не вылил на меня ведро ледяной воды, чтобы привести в чувство. Но даже это было скорее рационально, чем деликатно.

– Вы знали, что призрак в меня вселится, – упрекнула его я, но голос мой при этом звучал не так саркастично, как я изначально того хотела.

Арезандер со вздохом опустился в соседнее кресло. Кожаная обивка была вся в пыли и заплатках.

– Не знал, но предполагал.

– Можно было бы и предупредить.

Он ухмыльнулся, похоже, совсем не чувствуя своей вины.

– В следующий раз обязательно об этом подумаю.

В следующий раз?! Это сколько же в Равенахе призраков, которых мне нужно опросить?! Или у него еще какие-то планы?

Арезандер откинулся на спинку стула и вытянул ноги, положив одну поверх другой.

– Итак? Что же тебе показал ткач?

Да, верно, ведь эта информация – единственная причина, по которой я еще жива. И неважно, хотела ли я снова это переживать – я и так знала, что это бы почти не помогло.

– Ткач не видел нападавшего. Все произошло быстро, но при этом убийца еще и играл с ним, будто это было что-то личное. Это точно не может быть зверь. А если это был человек, значит, обладал особыми способностями.

– Насколько особыми?

– Настолько, что кто-то мог заработать на этом кругленькую сумму.

– То есть наемный убийца?

Я бы поняла, если бы Арезандер начал высмеивать мое мнение. Я-то осознавала, как абсурдно это все звучало. Да кто будет натравливать наемного убийцу высокого класса на старого ткача из Равенаха? Но Сир в этот раз и не думал язвить и потешаться, а спокойно принял мое замечание к сведению с холодным любопытством.

– Что-то еще? – осведомился он. – Голос? Запах? Что-нибудь?

Я покачала головой. Сейчас-то он точно должен был разочароваться. Я вот чувствовала разочарование, потому что после жуткой прогулки по сознанию ткача считала, что вполне заслуживаю помилования. Но Арезандер не выказывал ни малейшего намека на разочарование – будто его не удивило ничего из того, что я ему сообщила.

– Почему ты решила, что это что-то личное? – спросил он дальше.

– Я… не знаю. Мне показалось, что ткач как будто ждал этого нападения.

Вот сейчас брови Арезандера поползли вверх.

– Он ждал, что его могут убить?!

– Да. Он показался мне одиноким и напуганным. А еще каким-то разбитым, – чувства ткача по-прежнему звучали внутри меня. Было тяжело отделять их от своих собственных чувств. И тем сложнее их интерпретировать. – И озлобившимся. Разочаровавшимся в друзьях, которые таковыми и не были.

– А что он делал, когда все это чувствовал?

Я удивленно посмотрела на Сира. Очень умный вопрос, который,