– Суши весла.

Потянулись томительные минуты ожидания. Усталость берет свое, хочется просто закрыть глаза и забыться даже коротким, тревожным сном – но нельзя. Мы в море, тут всякое может быть – вон вынесет нас незаметное в тумане течение на скалы, как тогда спасаться?

Впрочем, по идее, с восходом солнца – если оно сегодня, конечно, взойдет – туман рассеется. И тогда нам останется финальный, всего в пару часов рывок до Тмутаракани – само наличие белого морока говорит о том, что берег близко!

Слева послышалось шевеление, короткий детский всхлип. Княгиня, дремавшая, прислонившись к моему плечу, тут же открыла усталые, красные от недосыпа глаза. Прижав покрепче привязанного к ней Василько, она стала его монотонно укачивать, негромко напевая:

– У-у-у, у-у-у, у-у-у…

Неожиданно мне почудился скрип укрючины и легкий плеск воды. Я положил руку на плечо женщины и как можно спокойнее произнес:

– Тихо.

Княгиня, привыкшая доверять мне за время плавания, сразу смолкла. В повисшей тишине вновь отчетливо раздался плеск – словно кто-то совсем недалеко опустил в воду весла. Рыбаки?

– Брони надеть!

Мой звенящий от напряжения голос – тут, как говорится, лучше перебдеть – мигом привел в чувство дружинников, зашуршавших лежащими в ногах свертками с кольчугами.

И в этот самый миг над морем раздался леденящий душу, протяжный волчий вой, от которого волосы встали дыбом:

– Ау-у-у-у-у!!!

Удивительно, но самый опасный, как мне казалось, участок пути, а именно верхом от Бужеска до окрестностей Плеснеска, мы преодолели без происшествий. Да и вообще, побег нам, как ни странно, удался в полной мере: никто не успел своевременно послать корабли вдогонку, никто не пытался преследовать вдоль берега Луги. Видимо, мой маневр с «похищением» княжича сработал на все сто, хотя на деле от начала и до конца был сплошной авантюрой. Да, мы прошли по краю – но порой только так и можно добиться успеха!

Набрав хорошую скорость с попутным течением, ладья Борея добралась до места слияния Луги с Бугом, где опытный кормчий провел ее мимо стремени[61] широкой полноводной реки. Тут уж гребцам пришлось приналечь на весла, но я твердо пообещал раздать серебро, как только доберемся до Бужеска, и люди старались на совесть. Да и Борей, обмозговав ситуацию, поспешил заверить нас с княгиней в своих самых что ни на есть верноподданнических чувствах. Правда, веры ему не было ни на грош, но все же мнимый союзник на корабле гораздо лучше открытого и явного врага, подбивающего команду на бунт.

Словом, до окрестностей города мы добрались без происшествий, то и дело ловя попутный ветер. Когда же Божан уверенно вывел нас к небольшой речной бухте с узким песчаным пляжем, я приказал причаливать в последний раз – до того мы каждый раз выбирались на берег на время стоянки, вытаскивая на сушу и судно. Правда, ночевали все на ладье, а наша четверка все время несла посменное дежурство у шатра княгини. Мало ли… Да и бегства кого-либо из гребцов никак нельзя было допустить – но обошлось.

И вот, наконец-то покинув корабль, мы верхом за один переход добрались до Серета. Конечно, были определенные осложнения, например, детей пришлось пристегивать к себе поясами, да еще и дополнительно обвязывать их. Ланка же вынужденно напялила под юбку мужские портки и располосовала ее побоку, дабы спокойно ехать в мужском седле – дамского еще никто не придумал. На лицо княгини в те мгновения было страшно смотреть… Но она хотя бы умела ездить верхом, что уже хлеб – как-никак мадьярка.

Вот только когда мы вышли к маленькой речной бухте, похожей на ту, где мы покинули Борея… М-да, Еремея не в чем обвинить, он нанял корабль с командой, рискнувшей идти до самой Тмутаракани. Ладья купца была торговой, дощатой – то есть целиком собрана из досок, широкой и просторной, так что могла перевозить лошадей и позволяла разбить на носовой площадке шатер. А наше новое судно представляло собой ладью набойную, основой которой было единственное выдолбленное дерево (в нашем случае дуб), а борта наращены досками. Разбить шатер на ней просто негде, да и усадить княгиню с детьми было возможно лишь на местах гребцов.

Пришлось ссадить сразу четверых мужиков, выдав им треть доли обещанного за перевоз серебра и каждому по коняге. Опасного свидетеля Божана также пришлось пощадить, оставив ему двух лошадей в качестве платы. Я-то изначально думал упокоить его вечным сном, хотя и терзался подобным поступком, но после того, как мы оставили в живых гребцов, убийство Божана потеряло всякий смысл. Я лишь потребовал от проводника хранить молчание, объяснив, что раз он берет плату, то становится соучастником побега. Глуповатый с виду мужик согласно кивал, но… Что творилось у него в голове, одному Богу известно. Однако наш путь по Серету и Днестру, а главное, то, что мы вышли в море у Белгорода, доказывают, что Божан или вовсе не попался нашим преследователям, или смолчал, на какой ладье мы ушли.

А может, в их распоряжении просто не оказалось ресурсов для погони или перехвата? Что на Серете, что на Днестре мы шли по стремени реки, конному догнать нас было невозможно. Даже легкие половецкие всадники не смогли угнаться за нами, несмотря на то что однажды их разъезд вышел на место стоянки.

Тогда мы потеряли под их стрелами трех гребцов. Ох и натерпелись же страху… Княгиню и княжичей успели закрыть щитами, а вот команда осталась незащищенной. Стрелы впивались в людскую плоть, и только малочисленность разъезда не позволила куманам перебить отряд – или сократить до той численности, когда управлять ладьей стало бы невозможно. М-да, показали половцы свой волчий оскал… Ведь шли мы по княжеским землям, по Днестру хватает славянских поселений, а у вождей куманских с русскими князьями пока еще заключен мир. Впрочем, разбойники на то и разбойники, чтобы атаковать одинокую ладью с целью перебить экипаж и забрать товар. Когда мы приблизились к очередному городу-крепости, половецкая погоня отстала – да и как только мы вышли на стремя, даже без трех гребцов удалось развить такую скорость, что степняки едва мелькали в границах видимости.

Так вот, по всему видать, конный гонец до Белгорода раньше нас просто не добрался бы. Что же касается голубиной почты – похоже, на Руси ее просто не знают, по крайней мере, никто из моих соратников про такой вид связи не слышал. Да и с чем отправлять птиц? Русичи пишут на бересте, а не на папирусе или пергаменте. Разве далеко унесет голубь кусок коры?

Пожалуй, самой сложной проблемой стало путешествие вместе с детьми и женщиной. Мы все компактно сели на носу ладьи – княгиня заняла место на скамье рядом со мной, Рюрик с Радмиром, Володарь с Радеем, а Василько покоился на руках матери. Вот только на реке было все время прохладно, водяные брызги постоянно попадали на детей, так что вскоре все они всерьез засопливили. А разве усидит маленький ребенок целый день на одном месте? Только отвлечется дружинник-гребец, как маленькие шустрые шельмецы вскакивали и пытались бегать между скамьями, Рюрик и вовсе едва не свалился в воду. Ох и кричала же княгиня… Все же женщина есть женщина, тем более мать, и за детей ей дико страшно. А поскольку в способности взвинтить всем нервы принцесса превосходила обычных баб, на борту ладьи царила нервозная, напряженная обстановка. Нет, малышей мы привязали к моим ратникам, да только они чуть ли не все время плакали, изматывая душу и нам, и матери…