Он осадил коня перед воротцами, спрыгнул наземь, ибо знал:конь обезумеет от страха и будет лишь мешать, ведь времени осталось только наодин удар, и оружие у него – только одно.

* * *

Князь Федор вбежал в загон и секунду стоял, ничего не видя вклубах пыли, слыша только яростный рев быка, визгливое ржание коня… Петрмолчал.

«Жив ли?» – с ужасом подумал Федор и, сунув пальцы в рот,громко свистнул.

Топот прекратился. Неясные очертания проступили сквозь пыль,и Федор обострившимся зрением смог различить, что бык стоит, растерянно поводяголовой, конь мечется в дальнем углу загона, а на его спине… слава те, господи!На его спине скорчилась долговязая фигура.

Федор так обрадовался, что царь не угодил быку на рога илине свалился под копыта, не дал себя затоптать, – даже дыхание перехватило.Кое-как справившись с голосом, крикнул:

– Прыгайте, государь! Прыгайте через забор!

Слава богу, Петр все услышал, все сообразил: в одномгновение ока вскочил ногами на седло, пал животом на забор, перевалился, исчезиз глаз… «Надо полагать, они его там не примут на кинжалы, – холодно, словно очем-то несущественном, подумал князь Фе-дор, вспомнив краешком сознания нечтоподобное, случившееся между коварным Чезаре Борджа и простодушным АльфонсомАрагонским [30]. – Хотя нет, у них же нет оружия!»

И тут же он забыл обо всем: пыль осела, Федор увидел быка –ну а бык увидел нового врага.

Федор мог теперь убежать: ворота были за его спиною, нопочти человеческие крики смертельно испуганного коня еще звучали у него в ушах,ему хотелось увести обезумевшего страдальца, так равнодушно покинутогохозяином. Вдобавок в Испании он хорошо усвоил, что такое разгоряченный корридоюбык, да раненный, да с мулетою или кинжалом в загривке. Это неуправляемая сила,смертельное оружие, одержимое неистовой ненавистью к человеку – ко всякому,любому человеку. Первый же крестьянин, который войдет в загон, будет пронзенэтими страшными рогами, и невесть сколько жертв принесет несчастный зверь дляутоления своей ярости, пока не уложит его меткий выстрел какого-нибудьхрабреца!

Федор неуловимым движением, опасаясь раздразнить быка, вынулнож.

Ладно. Поиграем.

Бык стоял как вкопанный, тяжело дыша. Ясно было, что онувидел нового врага и готовился к атаке. Постояв несколько секунд, он вдругвзревел, принялся вздымать задними ногами пыль и хлестать себя хвостом побокам. Но это все еще была прелюдия… она несколько затянулась, и князь Федоредва не пропустил мгновения, когда бык с налитыми кровью глазами бросилсявперед, так нагнув голову, что чуть ли не взрывал землю.

Федор не тронулся с места. Когда же бык оказался от него втрех шагах – отскочил в сторону, и зверь с силой вонзил рога вместо мягкогочеловеческого тела в доски ограды.

Рванулся с истошным ревом – по всему забору дрожь прошла! –еще рванулся… Его напряженная шея оказалась совсем близко к Федору, яремнаявена пульсировала почти перед глазами.

Князь тронул лезвие кинжала ногтем… усмехнулся и сунул его вножны. Потом спокойно прошел к измученному коню. Поджилки, конечно, дрожали, ноон не дал коню почуять свой страх: вскочил верхом, и, ощутив твердую, спокойнуюруку, скакун двинулся к воротам загона почти с достоинством. Федор остановилего рядом с быком, который все рвался, рвался… доски трещали. Похоже, емупотребуется еще два, ну, три рывка, чтобы освободиться.

Федор натянул поводья, сдерживая коня. Ноздри у негораздувались, дрожь возбуждения шла по спине, голова слегка кружилась. О, этобыла острая минута… сродни исступленной страсти! Нарочито медленно, чтобы неперепугать коня еще больше, он привстал на стременах, перевесился, сколько мог,свободной левой рукой дотянулся до рукояти ножа, торчащего из бычьего загривка,– и рванул с такой силою, что чуть не свалился с седла.

Рукоять была окровавленная, скользкая, но Федор все жевырвал ее, а потом так ударил коня каблуками, что тот подпрыгнул на месте,рванулся вперед – и вынес седока из загона еще прежде, чем новый, исполненныйболи рев огласил окрестности.

Слава богу, брат Ванька вышел из своего оцепенения и ужеждал, помог Федору спешиться, а потом они вместе заложили ворота на толстенныйбрус.

Бык все ревел.

– Ох, не примет он сегодня корову! – сокрушенно сказал Иван,у которого, как всегда, было на уме одно.

Федор только засмеялся тихонько: его всего трясло, говоритьбыло невмочь.

Оглянулся.

Наталья кулем сидела в седле, все еще не придя в себя.Елисавет хохотала, била в ладоши:

– Ну, Иракл! Ирой! Ну, матадор!

В ее устах комплименты звучали как ругательство.

Не сразу князь Федор решился взглянуть на Ма-рию.

Глаза ее казались огромными от подступивших слез; сидела нижива ни мертва. Она шевельнула губами… она ничего не сделала, только шевельнулагубами, но Федор даже покачнулся, так внезапно, с такой силой вспыхнуло в немжелание.

Он только что избежал смерти, а она, ее взгляд, дрожь губ –это была жизнь, к которой он вернулся, и все тело его ныло, стонало от жаждывобрать в себя эту жизнь!

– Бла-го-да-рю… – раздался рядом какой-то скрежет, и Федорвздрогнул, возвращаясь к действительности.

Повернул голову – царь был рядом, верхом на его, Федора,коне, все еще покрытый слоем пыли, весь коричневый, словно знаменитый арапГаннибал. «Небось и я таков же», – подумал Федор и с трудом сдержал смешок.

– Бла-го-да-рю, – проговорил Петр с тем же страннымвыражением. – Жалую вам, князь, земли под Воронежем, имение с крестьянами…двести душ… извольте немедленно приступить к вашей новой обязанности помещика.

– Ваше ве… – заикнулся Федор, но царь так сверкнул белками,что он осекся.

– Немедля! Нынче же поезжайте! – Голос Петра сорвался нафальцет. – И не сметь больше!.. – Он отвернулся, дал шпоры; конь с местасорвался рысью. Остальные всадники понеслись следом; Мария оглянулась, но сзадискакал Иван, подгоняя, горяча коней криками – остановиться было невозможно.

Федор все стоял, держа брошенного, забытого царского коня вповоду, безотчетно гладя его морду.

Вот теперь он вполне ощутил, что воротился в Россию.