гомофобом. Так или иначе, но в Щебечущей машине переход от чистой иронии до ее полного отсутствия проходит быстро и незаметно.

Было бы в буквальном смысле невозможно разбить эту токсичную комбинацию добродушного стеба, карательного ехидства, дезинформированного гнева и полного ликования по поводу того, что кого-то «опустили». В Щебечущей машине границы между этими понятиями быстро стираются. Эта двойственность и сходство с охотой на ведьм превращают троллинг в вирусное явление и смертоносное оружие.

5

Тролли стали главным народным демоном интернета, чудовищной метафорой творящегося в нем зла. Возможно, это случилось где-то в 2010–2011 годах, как раз когда социальные сети достигли стратосферных высот. Отчасти благодаря распространению смартфонов аудитория активных пользователей Twitter достигла ста миллионов в месяц, тогда как у Facebook эта цифра приблизилась к миллиарду.

С тех пор троллей обвиняют во всем: будь то преступление на почве ненависти или утечка в сеть фотографий с обнаженными телами. Термин дал метастазы, и сегодня можно встретить кого угодно: от «гендерных троллей» до «патентных троллей». Политики часто используют этот термин, чтобы высмеять критиков из социальных сетей, чем цинично лишают критику ее политической направленности. Раньше в роли народного интернет-демона выступали спаммеры, которых, несмотря на то что большая часть спама шла из Соединенных Штатов, представляли в виде нигерийца, пытающегося обманным путем выманить у какой-нибудь старушки все ее сбережения. Антиспаммеры зачастую обвиняли нигерийцев в сексуальных унижениях, при этом прибегали к традиционным расистским методам. По понятным причинам, ведь это своего рода военная тактика, троллинг представлен через подогретые стереотипы времен холодной войны о назойливых русских с тем, чтобы поддержать репутацию Вашингтона как защитника свободного и открытого интернета.

Если троллинг распространился на Щебечущую машину, то, скорее всего, это связано с избирательным средством, то есть практика согласуется с социальными паттернами, которые поддерживаются протоколами машины. Троллинг, как и любая манипулятивная коммуникация – от маркетинга до военной пропаганды – сводит язык к его следствиям. Другими словами, использует язык не для того, чтобы убедить вас в своей идее, а чтобы изменить ваше поведение. Платформы социальной индустрии изобрели такую обучающую машину, которая с помощью подкреплений заставляет пользователей правильно реагировать на маркетинговые сигналы. Таким образом, они создали механизм, в котором тролли чувствуют себя как рыба в воде – просто использует его по прямому назначению.

Это одна из причин, почему боссы социальной индустрии, несмотря торжественные заверения о благих намерениях, похоже, не в состоянии хоть как-то влиять на троллинг. Машина идеально гармонирует с тенденцией, описанной Реймондом Уильямсом, согласно которой Новое право преисполнено решимости восстановить общество, чтобы оно напоминало жесткую борьбу государств за выживание. Это нигилистические общества, говорил он, у них «намеренная и умышленно неизвестная» цель, «единственный определяющий фактор которой – это превосходство». Платформы превратили идею о превосходстве в совершенно абстрактную метрику внимания и всеобщего одобрения. Внимание, которым можно эффективно манипулировать с помощью всевозможных «заманух»[30] или «фейковых новостей».

В некотором смысле платформы социальной индустрии взяли игру Джона Форбса Нэша «Да пошел ты, приятель» (англ. Fuck you buddy) за принцип взаимодействия. Цель игры Нэша – выиграть все фишки. Однако, чтобы победить, игрок должен заключить временные соглашения с другими игроками, которые в конечном счете не соблюдаются. Игроки должны обманывать друг друга. Социальные сети поощряют краткосрочное сотрудничество, «усиление сигнала»; цель – собрать больше «фишек» (лайков и подписчиков). Но эта же премиальная система привела к тому, что пользователи относятся к друг другу как к средству для достижения успеха и с поразительной легкостью ополчаются друг на друга. Кроме того, ими завладевает сверхбдительность, или «параноидальное прочтение», как называет ее Ив Кософски Седжвик. Один из побочных эффектов анонимности троллей заключается в том, что порой сложно понять, троллят тебя или нет. Дружеская критика выливается в флейм[31], – в троллинг, а безобидная шутка – в нападки. Тролли всегда получают удовольствие от того, что могут запустить цепную реакцию, и поскольку троллинг становится вирусным, то он незаметно перетекает в онлайновый самосуд, от которого зачастую неотличим. Популярность троллинга объясняется тем, что машина как раз и создана для бесцельной войны всех против всех.

И хотя война против уязвимости – по определению война против любого человека, не все одинаково уязвимы. Логика онлайнового социального дарвинизма отдает предпочтение доминированию тех, кто уязвим меньше других. Когда нацист иронии (англ. irony-Nazi) и знаменитый тролль Эндрю Ауэрнхаймер, известный как weev, торжественно заявил, что «троллинг – это, по сути, интернет-евгеника», способ изгнать «мразей» и «идиотов» из интернета в «печь», он давал программное выражение тенденциям, уже присутствующим в троллинге. Не существует четкой взаимосвязи между троллингом и поддержкой политики правых. Скорее наоборот, многие правые, кажется, адаптировали культурный стиль троллей под свои нужды. Но даже среди большинства троллей, которые считают себя «обидчиками всех и каждого, независимо от расы», их выбор жертвы выдает негласную мораль.

Тролли, в смысле субкультуры, в большинстве своем белые мужчины из англоговорящих и скандинавских стран, которые набрасываются на женщин, гомосексуалистов и трансгендеров, черных и бедняков. Своей хваленной отстраненностью они воплощают фантазии белых мужчин о неоспоримом превосходстве. Надев маски в стиле «“V” значит вендетта» во время кампании против сайентологов, тролли, называющие себя Anonymous, вряд ли бы смогли лучше продемонстрировать эту фантазию. На имиджбордах троллей не стоит признаваться, что вы женщина, если вы не готовы выложить свои обнаженные фотографии или раздеться перед камерой. Джейми Бартлетт рассказывает, как одна девушка согласилась-таки раздеться для участников /b/, при этом непреднамеренно предоставила достаточно данных, чтобы тролли могли ее выследить. Пока девушка беспомощно наблюдала за происходящим, те отыскали, где она живет, ее точный адрес, аккаунты в Facebook и Twitter и университет. Вся личная информация оказалась в сети, а обнаженные снимки были отправлены родственникам. Один из троллей позвонил ей, а потом доложил, что жертва разрыдалась «словно грустный-грустный кит», но участникам /b/ было плевать: она сама во всем виновата и заслуживает того, что с ней происходит.

Таким образом, троллинг ради лулзов плавно перетекает в «гендерный троллинг», цель которого – через всеобщие издевательства, угрозы изнасилованием, слова типа «дрянь» и «шлюха», а также обещания «доксить»[32], заставить женщин молчать. Столкнувшись с истинным, преданным своей идее «гендерным троллем», большинство троллей увидят в этом возможность некоего контртроллинга. Любой, кто подходит к проблеме слишком серьезно, нарвется на неприятности. И все же спонтанная идеология троллинга строится на мускулизме, и часто невозможно отличить «настоящие» сексистские нападки от простой провокации ради лулза. По данным исследовательского центра Пью, четверть молодых женщин подвергались сексуальным домогательствам, еще четверть становились объектами преследования в интернете. Согласно анализу онлайн-преступлений на почве ненависти, проведенному