Но было не просто плохо. Меня изводила сущая агония. Когда раввин, которого я несколько раз встречала во время ужина в доме Брюса, рассказывал, как Бернард Леонард Губерман жил ради жены и сына. Как водил Одри по магазинам игрушек, хотя у них еще не было внуков. «Готовиться надо заранее», – повторял он. Вот тут-то мои нервы и сдали. Это ведь я должна была подарить им этих самых внуков, и как бы эти дети его любили, и сколько бы счастья мне принесла эта любовь.

И я сидела на деревянной скамье в похоронном бюро, в восьми рядах от Брюса, который должен был стать моим мужем, и думала, что мне хочется лишь одного – быть рядом с ним, и что никогда прежде я не чувствовала между нами такой пропасти.

– Он тебя очень любил, – прошептала мне тетушка Брюса, Барбара, когда мы мыли руки.

Машины, припаркованные в два ряда в глухом переулке, заполонили весь квартал, их было столько, что на время похорон около кладбища пришлось выставить полицейского. Отец Брюса был не последним человеком в общине и принимал множество пациентов как дерматолог. Судя по толпе, проводить его в последний путь стеклись все евреи и подростки с кожными заболеваниями.

– Он был замечательным человеком, – отозвалась я.

Барбара странно на меня покосилась.

– Был?

И тут я поняла, что она имеет в виду Брюса, который вполне себе жив. Барбара сцапала мой локоть бордовыми ноготками и увлекла в безупречно чистую, пахнущую кондиционером для белья прачечную комнату.

– Я знаю, что вы с Брюсом расстались. Все потому, что он не позвал тебя замуж?

– Нет, – ответила я. – Потому что… наверное, я все сильнее чувствовала, что мы друг другу не подходим.

Барбара как будто и не слышала.

– Одри всегда мне говорила, как Берни хотел, чтобы ты стала частью семьи. Твердил, мол, если Кэнни захочет кольцо, она его сразу получит.

О боже. К глазам подступили слезы. Снова. Я плакала во время службы, когда Брюс стоял у бимы и рассказывал, как отец учил его играть в бейсбол и водить машину, и на кладбище, когда Одри рыдала над могилой и повторяла: «Это нечестно… нечесто…»

Тетушка Барбара протянула мне носовой платок.

– Ты нужна Брюсу, – шепнула она.

И я молча кивнула, зная, что голос подведет.

– Иди, – подтолкнула она меня в сторону кухни.

Я вытерла глаза и пошла.

Брюс сидел на крыльце черного хода в едва ли не охранном кольце друзей. Когда я приблизилась, он сощурился, будто рассматривал опытный экземпляр на предметном стекле.

– Привет, – произнесла я тихо. – Я могу чем-нибудь помочь?

Брюс покачал головой и отвел взгляд. Все стулья на крыльце были заняты, и никто не собирался сдвинуться с места. Я со всей доступной мне грацией опустилась на ступеньку за пределами круга и обхватила руками колени. Я замерзла и проголодалась, но куртку не прихватила, а тарелку тут все равно было некуда приткнуть, слишком тесно. Я сидела и слушала, как они говорят обо всем и ни о чем – о спорте и концертах, о работе, если таковая имелась. На крыльцо вышли дочери подруг Одри, трио взаимозаменяемых девиц двадцати с хвостиком лет, с полными птифуров тарелками, и выразили Брюсу соболезнования, а потом подставили гладкие щеки для поцелуя. Видеть, как Брюс из кожи вон лезет, чтобы им улыбнуться, и называет их по именам (запомнил же!), тогда как на меня едва глянул… как соль на рану. Да, я понимала, что когда – если – мы решим расстаться, он, скорее всего, найдет себе другую. Просто я никогда не думала, что придется воочию наблюдать, как это будет происходить. В общем, я хлопала ушами и чувствовала себя ужасно несчастной.

Когда Брюс наконец встал, я было вскочила, чтобы последовать за ним. Вот только у меня затекла нога – запнувшись, я неуклюже растянулась на крыльце. Поморщилась, чувствуя в ладони занозу.

Брюс помог мне встать. Неохотно.

– Не хочешь прогуляться? – предложила я, и он пожал плечами.

Мы прошлись – по подъездной аллее, потом вниз по улице, где скапливалось все больше машин.

– Мне так жаль.

Брюс промолчал. Я потянулась к его руке, кончики пальцев мазнули тыльную сторону его ладони, а он не отреагировал.

– Послушай, – в отчаянии продолжила я. – Понимаю, все было… понимаю, что мы… – я не смогла договорить.

Он смерил меня холодным взглядом.

– Ты больше не моя девушка. И это ты захотела расстаться, помнишь? И я мелкий, – практически выплюнул Брюс последнее слово.

– Я хочу быть тебе другом.

– У меня есть друзья.

– Ага, я заметила. Вежливые ребятки.

Брюс пожал плечами.

– Слушай, – снова заговорила я. – Можно мы… можно мы просто…

Я прижала к губам кулак. Слов не хватало. Остались одни рыдания. Я сглотнула ком в горле. Давай уже, скомандовала я себе.

– Что бы между нами ни произошло, как бы ты обо мне ни думал, я хочу сказать, что твой отец был удивительным человеком. Я его любила. Я в жизни не видела лучшего отца, и мне жаль, что его больше нет, на душе так паршиво…

Брюс пялился на меня и молчал.

– И если ты захочешь мне позвонить… – наконец вымучила я.

– Спасибо, – наконец отозвался Брюс и, развернувшись, пошел обратно к дому.

А я спустя мгновение бросилась следом, как виноватая собачонка, с поникшей головой.

Надо было сразу уехать, но нет. Я осталась на вечерние молитвы, когда мужчины с талитами заполонили гостиную Одри, вставая коленями на деревянные скамеечки, прижимаясь плечами к занавешенным зеркалам. Я осталась, когда Брюс и его друзья собрались на кухне, белоснежной, хромированной, доесть закуски, поболтать о пустяках. Держалась на периферии, переполненная грустью настолько, что вот-вот лопну и забрызгаю безупречный выложенный испанской плиткой пол. Брюс так и не посмотрел на меня. Ни разу.

Солнце скрылось за горизонтом. Дом постепенно пустел. Брюс повел друзей в свою спальню и уселся на кровать. Эрик, Нил и глубоко беременная жена Нила заняли диван, Джордж – стул у стола. Я съежилась на полу, опять на периферии, какой-то крошечной, примитивной частью мозга думая, что Брюс должен снова со мной заговорить, должен позволить мне его утешить, если годы наших отношений для него хоть что-то значили.

Брюс распустил хвост, встряхнул головой, завязал его снова.

– Всю жизнь я был ребенком, – вдруг объявил он.

Никто не знал, как на это реагировать, поэтому они, как я полагала, занялись тем, чем и всегда в комнате Брюса. Эрик набил бонг, Джордж выудил из кармана пиджака зажигалку, Нил