не пойду в милицию, — тяжко обронил богатырь. — Сами пришли — пусть сами разбираются, — он почувствовал, что начинает накаляться, чувствовать силу, которой нипочем даже четверо молодчиков в переполненном дискоклубе. Тогда они пытались обидеть его будущую жену — и Андрей дал понять, кто прав и кто виноват. Разбегались все — даже охранники, только он и Аня остались, а в руках — изломанная в щепу скамья, да еще четыре недочеловека тихонько поскуливают на полу.

— Мне работать надо! — заводил Шпак сам себя. — Мне семью кормить! Они ее накормят? Защитят? Может, мля, кто еще в постель вместо меня ляжет!? Убью, сволочей, в кровь, в мясо… Пусть захлебнутся!

— Никто не придет, — тихо сказал Саша. — Сегодня ночью мы завалили четверых. И будем валить еще. Их оружие наверняка не стреляет, — при этих словах Наиль показал циркониевые зубы. — Будем нападать, прикончим всех. Гаврила один, но очень большая стая собак может завалить и льва. Тогда они придут за нами — мы ведь свидетели и соучастники. Я их опережу. Это война. Моя война.

— Это и моя война, — радостно отозвался Наиль.

Вторым был Андрей. Шпаков даже не поверил, что Павин на такое способен.

— Я тоже, — сказал маленький человек. — Я тоже… буду… хочу… на войну, чтоб её… Только… это… как же ячмень…?

Шпак ничего не говорил. Он вспоминал — недели, месяцы, годы упорного труда, по колено в грязи, по двенадцать часов в смену на железе, сутками в поле, не разгибая спины, с песком на зубах. Саша прав — они все равно придут. Им нет дела, пока ты работаешь на них. Они озлобляются, когда ты начинаешь спрашивать за свой труд. Они выдумали правила, и негодуют, когда эти правила нарушают такие, как Андрей, как Саша, как Наиль. Они пришли только из-за того, что четыре мужика подняли брошенную землю, захотели работать на себя, а не на налоги и сборы. Сергей привык, что если что-то мешает работе — надо устранить, уничтожить это «что-то» — пусть валун, или поваленную на дороге сосну, разлившийся ручей, распоясавшийся овраг. И если начинает мешать не «что-то», а «кто-то», то их тоже надо уничтожить. Уничтожить государство, всех людей, которые на него работают — всех, под корень, детей, стариков, пусть это будут учителя и врачи, пусть хоть экономисты с тремя образованиями, армия, милиция, конторы, суды, загсы, банки, комиссии, пожарные, спасатели, пограничники, тетки в паспортном, в гребаных ОВИРах, таможенники, железнодорожники, связисты, бухгалтеры, чиновники, депутаты, секретарши, нотариусы, министры, помощники и воры, белоручки, любой в хорошем костюмчике, в хорошей машине без траурной каймы под стриженными ногтями, загорелый, холеная, с сумочкой через плечо в годовую зарплату трудяги на заводе, яхтсмены, в отутюженной форме — особенно в форме! — как их много!

Но нет, Сергей не пойдет на них войной. Не сегодня, не сейчас. Надо еще урожай собрать… Но он будет готов, с этого мгновения — всегда готов встретить их с оружием в руках. Только так можно разговаривать с машиной. Железным инструментом, огнем и умением — потому что это все-таки машина. Все эти люди — просто части машины, болтики и винтики, и всегда можно отвинтить, закрутить, сломать, наконец. Они должны были понимать — на что идут. Если ты надел форму — будь готов к тому, что ты стал потенциальной жертвой, и абсолютно каждый имеет право напасть на тебя. Если не понимаешь этого — значит не было мозгов и не будет… Пусть попробует хоть кто-то прийти — и Сергей устроит им капитальный ремонт, кровавую баню, все умоются.

— Я сегодня на поле пойду, — сказал Шпак глухо. — Кто-то ведь должен вас кормить…

Александр скривился, Наиль с досадой отвернулся, а Сергей подтянул автомат к груди.

— А как же мы… без тебя? — спросил Павин.

— А вы, — отозвался Шпак. — Вы меня прикроете. Пока воевать будете, я что-нибудь придумаю. А уж как придумаю…

Неуверенная улыбка заиграла на лице Александра. Наиль оскалился, блеснул на солнце циркониевыми зубами. Павин протер ладонью вспотевший лоб.

С нами богатырь! На нашей стороне сила. Если уж Шпак решил думу думать — то такое придумает, что никому мало не покажется. Ни в денежном отношении, ни в вещественном…

Шпак встал, и друзьям показалось, что солнце скрылось, загороженное его необъятной фигурой.

— Заправим кровью бензобаки танков, — тяжело произнес Шпак первую строчку.

— Из тел врагов мы выстроим мосты, — твердо подхватил Саша.

— Зальем огнем чужую землю.

— Пусть на своей живут лишь я и ты.

— Хорошая песня, — прищурясь сказал Наиль. — Почему вы ее так редко поете?

— Редко когда она нужна, — подал голос Павин. — Какой у нас план?

— Так, — сказал Александр, чувствуя, что внутри все сжимается. — Наша единственная надежда — грузовик. Похоже, это единственное, что работает. Кроме оружия, — уточнил он. — У нас девятнадцать автоматов и по два-три магазина к каждому. Грузовик мы не отдадим никому. Ясно? А на поле по любому идти надо. Шпак прав… Наиль?

— Эй, соседи, балалар! — позвал Наиль всех со двора. — Сегодня собираем картошку. Знаю, рано, но нужно, иначе нечего будет собирать, — быстро проговорил он, заметив негодование на лице Шпака. — Ячмень оставим, вряд ли кто в этом году пиво варить будет. Ездить будем по две смены. Берем всех — жен, родственников, вообще всех — сто гектар это много. Двое на поле с оружием. Копаем лопатами. Увозим так — один в кабине с напарником, трое — по бортам. Стрелять на поражение. Не останавливаться. Двое остаются в усадьбе и еще двое должны быть дома, здесь. Итого — одиннадцать стволов. Сколько нас? Семен, Валера, вы с нами? Балалар, вы с нами, или просто так?

— С вами, с вами, — отозвался бритоголовый Ильдар, самый высокий и здоровый из кучки малорослых татар.

— Итого десять человек, — сосчитал Саша. А потом решил: — Идем по соседям, думаю, на халяву никто не откажется. Андрюха, объясни всем ситуацию и раздай оружие. Попробуй найти наших, заводских. Стачечников.

— Даже знаю, где искать, — проворчал Шпаков.

— На заводе, в раздевалках. Станки-то стоят, — вмиг догадался Андрей Павин. — Возьму машину.

Саша и Сергей переглянулись.

— Бери, — уверенно решил Саша. — Возьми всех татар. Езжайте вдоль окружной. Не «по», а «вдоль», — крикнул он вслед.

— Не учи отца, — пробурчал Павин. Он и вправду был старше всех в артели. — Чует мое сердце — ментам сейчас совсем не до нас. Они сейчас с Гаврилой захотят разобраться, — и коротыш рассмеялся низким, грудным смехом.

Труднее всего будет, думал Саша, объяснить все Наташе. Он вошел в квартиру и застал ее у окна