– Зачем мне старую? Можно и помоложе, товарищ старший лейтенант.

Глазунов, разговаривая с ментом, даже забыл, что у него в руках снайперская винтовка.

Старлей покосился на коробку:

– Это у тебя чего такое? Кататься надумал?

– Это вот… передать просил один сослуживец. Тоже ведь жизнь у мужика не удалась, с женой развелся. Так сыну купил доску. А жена к ребенку не пускает, вот он… через меня решил.

– А я уж думал, ты сам, Глазунов, на доске покататься решил.

– Да нет, староват я, товарищ старший лейтенант.

– Ну ладно, ты на работу устраивайся, дурака не валяй. Мужик ты не конченый, самостоятельный.

– Ну, спасибо на добром слове.

Участковый и Глазунов попрощались за руки. Павел поднял банку кока-колы, поглядел старлею вслед, внутренне ухмыльнулся.

«А ведь как близко, совсем рядом беда пролетела, можно сказать, у самого носа жужжала. Судьба. Вот и не верь в нее после этого. Ведь мог со „стволом“ прихватить. И свидетелей на улице хватало, и мне тюрьма, а ему звезда на погоны. Но не судьба. Ни ему, ни мне».

В отличие от диспетчера Александра Петровича, то бишь Шурика, Павел Глазунов к оружию привык – и когда оно было рядом, на расстоянии вытянутой руки, и в соседней комнате. Он всегда чувствовал себя спокойно. Это как скрипач, у которого инструмент всегда настроенный должен быть рядом.

Коробку с винтовкой Павел положил в диван. Принял душ, вытерся насухо, открыл дверь на балкон и лег на диване. Вытянулся, подсунул руки под голову, прикрыл глаза. Он понимал, где большие деньги, там всегда риск большой.

«Дернуть, конечно, можно, но ведь у меня есть мама. Доехать до Серпухова не сложно. Маму найдут, да и меня в конце концов „выщемят“. Шурик, Шурик… Надо мне подстраховаться, Александр Петрович, вот тобой мы и займемся».

Павел вскочил с дивана, отыскал в шкафу потрепанный блокнотик, схваченный, чтобы не развалился, аптечной резинкой. Между Г и Е отыскал стертую букву Д. Провел пальцем по грязным строчкам и остановился на фамилии Дорошенко Сергей Богданович, прошептал:

– Давненько я тебя, хохол, не беспокоил.

Подвинул к себе телефон, набрал номер. Телефон оказался занят, и дозвониться Глазунов смог лишь с четвертого раза.

– Алло! – услышал он голос такой недовольный и раздраженный, что даже Павел Глазунов скривился, не видя лица своего приятеля.

– Здравия желаю, товарищ старший сержант!

– Шо? – услышал в ответ Глазунов. – Шо ты кажешь?

– Я говорю, здравия тебе желаю, товарищ старший сержант.

– Пашка, ты?

– Я, – сказал Глазунов.

– Так шо ты кота за хвост тянешь? – Голос Сергея Богдановича Дорошенко разительно изменился, стал теплым, мягким, как пуховый платок, которым оборачивают шею, когда простужено горло. – Куда ты, Паша, провалился? – спрашивал Дорошенко.

– Да никуда. Тут по делам отъезжал…

– А шо ко мне не заходишь?

– Проблем нет, вот и не захожу.

– А сейчас шо, проблемы появились?

– Нет, Сергей, вопрос к тебе есть.

– Ну так давай свой вопрос. По телефону его решить можно?

– Наверное, можно. Сам решишь.

– Тогда валяй.

– Адрес человека нужен.

– Давай фамилию, имя, отчество, год рождения.

– Не знаю, – сказал Глазунов.

– Ой, Глаз, что-то ты темнишь!

– Ничего не темню. Я только номер машины его знаю.

– Давай номер. Пойдем другим путем.

– Я не сильно тебя, Сергей Богданович, от работы отрываю?

– У меня работа такая, что оторвать от нее невозможно.

Через десять минут Павел Глазунов знал хозяина машины и адрес, по которому проживает Александр Петрович Потапов, то бишь Шурик.

– А шо, он тебе деньги должен? – спросил Дорошенко.

– Нет, что ты, Серега, ни черта он мне не должен.

– А ты ему?

– Я ему тоже.

– Так на кой черт тебе его адрес?

– Он мне свою машину предлагал, а я вот думаю, что он за человек и где живет, что по дешевке тачку отдает.

Еще пять минут бывшие сослуживцы-однополчане говорили о машинах и ценах на них. Дорошенко пригласил Глазунова в гости, тот пообещал. И оба они знали, что если и увидятся, то не раньше чем через год.

Павел положил трубку и подумал про себя:

«Хороший ты мужик, Дорошенко, хитрый, но глупый. Кстати, как и все хохлы-служаки».

Часов в восемь вечера в кожанке и со шлемом в руках Павел открыл гараж, в котором стоял мотоцикл и валялось ненужное, оставшееся еще от покойного отца, барахло. Старый трехколесный мотороллер с будкой Глазунов вынужден был держать на платной стоянке, ленился расчистить захламленный гараж. Он залил в красный бак «Явы» бензин из канистры, надел шлем. На всякий случай проверил, захватил ли права.

Мотоцикл, которым месяца два Павел не пользовался, долго не хотел заводиться, но в конце концов затарахтел, заурчал, выдохнул синий дым. Павел дал газу, закинул ногу и отправился по тому адресу, который сообщил Дорошенко Сергей Богданович, капитан ГУВД города Москвы, занимающийся перебором жалоб населения на правоохранительные органы. Должность вроде незаметная, но связи у капитана Дорошенко были такие, что иной полковник мог позавидовать. Ведь кому хочется, чтобы письмо или жалоба пострадавшего от противоправных действий сотрудника милиции дошла до начальства? Ясное дело, никому. Капитан Дорошенко пользовался этим чрезвычайно умело.

Глазунов на «Яве», лавируя среди легковых машин, без задержек пробрался через Москву, отыскал нужную улицу, а вскоре и нужный двухэтажный дом, построенный немецкими пленными. Шлем Павел с головы не снимал, а в шлеме любого человека узнать сложно.

Он проехал на мотоцикле вначале в одну сторону улицы, затем назад. Смеркалось, в окнах квартир включался свет. Павел оставил мотоцикл у здания почты, прямо возле опорного пункта, и не спеша, с зажженной сигаретой отправился на разведку. Догадаться, что квартира Шурика находится на первом этаже, не составляло большого труда. На всякий случай Павел Глазунов вошел в подъезд соседнего, однотипного дома. Деревянные лестницы, три квартиры на площадке, два подъезда, двенадцать квартир. Убедившись в том, что не ошибся, Павел, прячась в сени тополей, подошел к двухэтажному дому с палисадником, вишнями, сливами и сиренью поближе. Во дворе дома было два железных гаража.

«Здесь, наверное, Шурик и ставит свои тачки, одну и вторую. Хорошо живет, тихое место. А я ему еще про деревню что-то плел. У него и здесь как в деревне, живи и радуйся – тихо, хотя и город совсем рядом. И воздух чистый, не такой, как в Капотне».