Воспоминания о Гарри все не отпускали ее.

«Сегодня будет полная луна», – сказал он, когда они сидели на «наблюдательном пункте». Ленивый, жаркий день клонился к закату.

«Если бы ты не был «чужаком из города», ты бы знал, что это полнолуние страды[10]», – насмешливо проговорила она.

Гарри повернулся к ней и взял ее руки в свои.

«Я хочу увидеть тебя при лунном свете. В деревне я возьму с собой что-нибудь поесть и буду ждать тебя после того, как старик уйдет спать».

«Ой, я не смогу», – запротестовала Кристина.

«Сможешь. Разве не стоит рискнуть ради того, чтобы оказаться здесь одним или посидеть на берегу реки, зная, что во всем мире не спим только мы? Ах, Кристина, ну как ты можешь так говорить! – Она колебалась, и Гарри вытащил свой козырь. – Ты не любишь меня, ты не любишь меня настолько, чтобы превозмочь страх перед гневом отца».

«Но я люблю тебя, ты же знаешь, что это так», – принялась убеждать его Кристина.

В конечном итоге она сбежала к нему. Спускаясь по лестнице в одних чулках, она прислушивалась к каждому шороху. Стоило скрипнуть половице, и у нее сердце уходило в пятки.

При свете луны она увидела восхищение в его глазах и услышала восторг в его голосе.

«Ты прекрасна! Боже, как же ты прекрасна!»

Да, рисковать стоило – ради того, чтобы убедиться, что тебя любят, и любить в ответ, страстно, всей душой.

Часы тикали, показывая начало двенадцатого. Кристина встала и отставила в сторону корзинку с рукодельем. Она прошла по комнате, взбивая и раскладывая диванные подушки, как это когда-то делала мама.

Ей очень хотелось, чтобы Элизабет поскорее вернулась домой. Ну должна же девочка понимать, что тетка волнуется! При всей своей мягкости она не может поощрять такие поздние свидания.

Наконец на террасе послышались шаги, затем штора на французском окне отодвинулась, и в комнату вошла Элизабет. Кристина была готова наброситься на племянницу с упреками или возмутиться, но слова замерли у нее на губах. Элизабет выглядела несчастной, и выражение ее лица явственно говорило об этом. Прежде чем Кристина успела что-либо сказать, в комнату вошел майор авиации.

– Простите нас, мисс Диллон, за столь позднее возвращение, – сказал он. – Мы ушли дальше, чем намеревались. Как называется то место? – спросил он, поворачиваясь к Элизабет. – Кажется, ты говорила, что Старая мельница?

– Вы были на Старой мельнице? – изумленно воскликнула Кристина. Увидев, что Элизабет кивнула, она добавила: – Это долгий путь.

А про себя подумала, что вряд ли у них было время, чтобы заняться любовью. Странно, что они ушли так далеко, ведь чтобы вернуться к этому часу, идти пришлось быстро. Пока она размышляла, Элизабет направилась к лестнице.

– Я иду спать, – сказала она. – Спокойной ночи.

Ни Кристина, ни майор авиации не успели ей ответить. Они услышали, как она взбежала по широкой дубовой лестнице и хлопнула дверью своей спальни.

– Завтрак в девять, но ничего не случится, если вы опоздаете, – предупредила майора Кристина и добавила: – Надеюсь, вам у нас понравится. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – попрощался с ней майор авиации.

Кристина так и не поняла по его лицу, о чем он думает. «Наверное, влюбленные поссорились», – решила она. Во всяком случае, она была убеждена в том, что он не склонен что-либо обсуждать.

Они медленно поднялись наверх. После еще одного «спокойной ночи» на площадке Кристина ушла в свою комнату. Она уже переоделась в ночную сорочку и сидела у туалетного столика и расчесывала волосы, когда в дверь постучали.

– Войдите, – откликнулась она и, повернувшись, увидела Элизабет.

Девушка была в халате и с всклокоченными волосами. Кристина сразу поняла, что племянница плакала. Она прикрыла за собой дверь и прошла в комнату.

– Элизабет, дорогая, в чем дело? Что случилось?

Элизабет с каменным выражением лица смотрела в стену, плотно сплетя пальцы. Кристина понимала, что девушка борется со своими эмоциями. Так продолжалось минуту или две, и наконец, вопрос, напряженный, нервозный, пробил себе дорогу наружу:

– Что вы сказали Стенли?

– Майору авиации? – уточнила Кристина. – Я ему ничего не сказала. А в чем дело?

– Наверное, вы все же что-то сказали перед ужином, когда я переодевалась, – осуждающе произнесла Элизабет. – Вы говорили ему, что я слишком юна? Что вы говорили?

– Я упомянула твой возраст, – медленно ответила Кристина, – и все. Он сказал, что думал, что ты старше.

– Тогда, вероятно, дело в этом. Кто дал вам право вмешиваться? Кто дал вам право что-то ему говорить? Вы все испортили. Теперь я ему больше не интересна, и в этом виноваты вы.

В голосе Элизабет слышались истерические нотки, Кристина же ошарашенно смотрела на нее, не зная, что делать.

– Все было хорошо, пока вы не приехали, – закричала Элизабет, – а теперь все испорчено. Как я хочу умереть!

Она разрыдалась, и Кристина поспешила обнять ее. Она прижала ее к себе и стала нашептывать ласковые слова.

– Не плачь, Элизабет, не плачь, – успокаивала она племянницу. – Не надо так сильно расстраиваться. Дорогая, давай поговорим разумно и все обсудим.

– Я люблю его, – всхлипывала Элизабет. – Я люблю его, а теперь я его больше не интересую.

– Нет, интересуешь, – возразила Кристина. – В противном случае он не приехал бы сюда, согласна?

Она усадила девушку на старомодную банкетку, стоявшую у изножья кровати.

– Расскажи, что случилось, – тихо попросила она. – Давай все обсудим.

– Ничего не случилось, ничего. В том-то и дело. Когда мы вышли из дома, я чувствовала себя такой счастливой. Светила луна, все было таким романтичным, таким восхитительным. Но Стенли даже не притронулся ко мне. Он просто предложил погулять и всю дорогу говорил о чем угодно, только не о любви. Мы шли, шли, а он все говорил и говорил. Он даже не поцеловал меня, ни разу. Ах, тетя Кристина, что я сделала не так?

– Думаю, дело не в том, что ты что-то сделала не так, – мягко ответила Кристина. – Боюсь, дело в том, что ты слишком юна. Он считал, видишь ли, что тебе восемнадцать, а семнадцать – это слишком мало.

– Я достаточно взрослая, чтобы любить, – горячо возразила Элизабет.

– А ты когда-нибудь раньше любила?

Элизабет покачала головой.

– Никогда. Я никогда не бегала за мальчишками, как другие девчонки, которые хихикают и ведут себя глупо, вроде Агнес. Поэтому со Стенли было по-другому, совсем не так, как я представляла, очень здорово. Но теперь все кончено, я точно знаю, что все кончено. Тетя Кристина, когда мы вернулись к дому, я остановилась на лужайке и повернулась к нему. «Замечательная ночь, правда? – сказала я. – Я чувствую себя свободной и счастливой, словно в мире нет ничего, кроме нас. А ты?» Мы стояли почти вплотную друг к другу. Я же совершенно ясно дала ему понять – разве не так? – что хочу, чтобы он поцеловал меня, а он лишь раздраженно произнес: «Пойдем в дом, твоя тетя беспокоится, почему нас так долго нет».