– Мистер Питман на месте?

Девица с неохотой оторвалась от детективного романа и подняла голову.

– Кажется, он занят. Как вас представить?

– Кристина Кристл. Я очень надеюсь, что он сможет мне что-нибудь предложить.

– Чем вы занимаетесь?

– О, исполняю роли молодых девушек… обычно.

Девица медленно встала, прошла через комнату к кабинету, постучала и вошла внутрь. Дверь она оставила открытой.

Поддавшись безотчетному порыву, Кристина быстрым шагом приблизилась к кабинету. Теперь ей было хорошо слышно, о чем там говорили.

– Ну, что тебе надо на этот раз?

Кристина узнала голос Джозефа Питмана. Она уже виделась с ним. Коренастый, с грубой внешностью, он издевался над актерами и актрисами, которые вынуждены были пресмыкаться перед ним и умолять, чтобы он замолвил за них словечко перед режиссерами.

– Пришла Кристина Кристл – говорит, что исполняет роли молодых героинь.

– Каких-каких героинь? Господи, хоть кто-нибудь когда-нибудь скажет этим бабам правду? Передай Кристине Кристл от меня привет и скажи, что английская публика еще не ослепла, не оглохла и не онемела. И вели ей убираться прочь. У меня для нее ничего нет и вряд ли когда-нибудь появится… и закрой за собой дверь, черт побери!

Кристина отпрянула от двери. Когда девица вернулась в приемную, она уже стояла у грязного окна, в которое стучал дождь, и смотрела на улицу.

– Сожалею, сегодня для вас ничего, – сказала девица.

Кристина попыталась выдавить из себя улыбку.

– Большое спасибо. Я проходила мимо и решила зайти, так, на всякий случай.

– Может, оставите свой адрес?

У Кристины от нервного напряжения дрожали руки, однако она изо всех сил старалась хотя бы внешне оставаться спокойной.

– Нет, спасибо, – ответила она и побрела к выходу.

Она быстро спустилась вниз по не застланной ковром лестнице, выбежала на улицу и пошла вперед, не разбирая дороги. Ее щеки пылали, сердце бешено стучало.

«Ну что я так переживаю? – уговаривала себя Кристина. – Ведь ничего страшного не случилось. Есть же другие агенты, причем более учтивые!»

Однако уговоры не помогли, сердцебиение только усилилось, и она вдруг начала задыхаться.

«Наверное, все дело в том, что я недоедаю, – подумала она, остановившись и устремив невидящий взгляд на витрину магазина. – Это уже второй приступ за сегодняшний день».

При воспоминании об утренних событиях Кристину опять охватил ужас. У нее в ушах все еще звучал голос домовладелицы, громкий и пронзительный, эхом отдававшийся от стен комнаты и разносившийся по лестничной клетке. Остальные жильцы наверняка все слышали. Вряд ли это их удивило или расстроило – они давно привыкли к подобным вещам.

«Кто я, по-твоему? Филантропическое общество, благотворительная организация? А? Я не желаю бесконечно держать в своем доме жильцов, которые не могут платить. Ты, мисс, ловко обвела меня вокруг пальца, а я была дурой, что пустила тебя сюда».

«Обещаю вам, на следующей неделе у меня будут деньги. Поверьте, миссис Хобсон. Даю вам честное слово».

«Честное слово?! Если бы я верила сладким речам всех актрисулек, я бы уже давно была в работном доме, вот где! Если поступать по справедливости, тебя бы давно стоило отправить туда! Или в тюрьму – за то, что отбираешь хлеб у честно работающих женщин. Как, по-твоему, я должна платить аренду и налоги? На что мне содержать свой дом? На твои обещания? Убирайся отсюда… и побыстрее».

В тот момент Кристине показалось, что слова домохозяйки обрели физический вес, навалились на нее и придавили своей яростью. Она стояла перед разгневанной теткой и в отчаянии спрашивала себя: «Ну почему я не могу дать ей отпор?» Впрочем, особого выбора у нее и не было. В ее сумочке лежало несколько шиллингов, а гардероб включал только самое необходимое. Единственное, что ей оставалось, это молча стоять и слушать. Сначала от стыда краска залила ее щеки и шею, а потом кровь отхлынула, и лицо стало болезненно-бледным. Ее всю трясло. «Я старею, – думала Кристина. – У меня больше нет сил выдерживать все это». Она помнила времена, когда такая ситуация была способна рассмешить ее, а подобные огорчения казались несущественными. Тогда она легко могла нагрубить хозяйке в ответ – и та получила бы по заслугам. Сейчас же она чувствовала себя слабой и, что хуже всего, напуганной. Как часто за последнюю неделю она с ужасом представляла сегодняшнюю сцену с миссис Хобсон! Она заранее знала, что скандала не избежать. Знала, несмотря на робкую, призрачную надежду на то, что придет спасение и страшный момент, когда ей велят уходить из дома восемьдесят два по Линдкот-роуд, удастся оттянуть. Нелепо, но ее совсем не радовала перспектива покинуть это здание и этот район. Грязные, влажные стены с отклеившимися обоями, жесткая металлическая кровать с серым залатанным бельем – все это плохо соответствовало представлениям о домашнем уюте. Однако последние три месяца именно это обиталище было для Кристины домом – местом, где можно найти уединение, где можно отдохнуть и выспаться, куда она возвращалась по ночам.

Иногда она говорила себе, что, вероятно, сошла с ума, если ускоряет шаг при приближении к Линдкот-роуд. Но она так часто чувствовала себя уставшей и подавленной, что грязное, непрезентабельное здание буквально манило ее к себе хотя бы тем, что было ей знакомо. Кристина въехала в эту квартиру после гастролей, организованных ENSA[1]. Гастроли были очень тяжелыми, а условия проживания в железнодорожных вагонах – ужасными, особенно в тех, которые шли на север. Временами Кристине казалось, что из-за постоянного недосыпания она не доживет до конца гастролей, поэтому дом №82 стал ассоциироваться для нее с отдыхом, миром и, что самое главное, уединением. А еще она надеялась, что получит роль в Лондоне. Какая актриса не мечтает сыграть на сцене в Вест-Энде? Контракт на целых полгода – каким бы это было счастьем! Целых полгода знать, где окажешься завтра, иметь возможность строить планы на ближайшую неделю и на следующую.

А потом постепенно Кристина стала понимать, каков ее статус. Она всегда была плохой актрисой. И никогда не обманывала себя на этот счет. Много лет назад ее выручала внешность. Глядя на газетные вырезки 1926 и 1927 годов, трудно было поверить, что на снимках та же женщина, что сейчас смотрит на нее из зеркала – с напряженным взглядом, тусклыми волосами и загнанным выражением на лице. Кристина знала: это выражение уже стало постоянным.

«Кристина Кристл была обворожительна в «Леди Марион», она – олицетворение розы в пене голубых лент». «Кристина Кристл наделена красотой, от которой захватывает дух». «А еще в нем участвовала Кристина Кристл – свежее дыхание весны. Я сам слышал, как по зрительному залу прокатился восторженный вздох».