Ньеману никогда не пришло бы в голову связать аргумент Паскаля с двумя давешними болванами.

– Для меня это слишком сложно.

– А мне хорошо известна эта полицейская техника – прикинуться простаком и усыпить недоверчивость противника, – хмыкнул немец.

Ньеману не хотелось изображать этакого лейтенанта Коломбо, но ему было жалко времени на спор. Пора слегка раздражить хозяина замка.

– Я слышал, Юрген и Лаура вели дела очень жестко.

– Кто это сказал? Сотрудники? Конкуренты? Профсоюзные активисты?

Франц поставил чашку на стол:

– Вам известна натура человека, майор. Хозяева – всегда негодяи… для тех, кто на них работает. Знаете, что говорил Черчилль? «Глава предприятия – или человек, которого нужно убить, или дойная корова. Мало кто видит в нем лошадь, тянущую плуг».

Ньеман не собирался обсуждать подобные сюжеты с миллиардером и любителем птиц.

– Впрочем, это я к слову. Беседовать со мной о группе VG бессмысленно, я никогда не был в числе управляющих – не имел вкуса к деловой активности, так сказать.

Гейерсберг издал неприятный высокомерный смешок, каким ставят на место забывшихся плебеев.

– По правде говоря, я ни к чему не имел склонности…

– За исключением природы.

– Верно, – согласился граф.

– Гейерсберги всегда были охотниками. Но не вы. Верно?

Франц кивнул – эта тема его интересовала.

– Я теперь иначе понимаю экологию, а когда-то… охотился. И вот что из этого вышло… – Он крепко сжал подлокотники инвалидного кресла.

Ньеман поежился:

– Вас ранили на охоте?

– Я был молод, а мой брат еще не стал блестящим стрелком, – сказал граф с интонацией фаталиста.

Франц посмотрел на сыщика, и тот угадал в его глазах усмешку.

– Впрочем, я могу ошибаться: не исключено, что ему уже тогда не было равных…

– Хотите сказать… – Ньеману стало не по себе. – Он ранил вас намеренно?

– Одна из его пуль сделала меня калекой. – Старик махнул рукой. – Но это дела давно прошедших лет…

Майор принял информацию к сведению, посчитав ее крайне важной. У старого филина есть капитальный мотив, он наверняка ненавидел Фердинанда, хотя мстить решил поздновато, и не отцу, а детям.

– Почему вы ничего не говорите о нападении на Лауру? – Франц резко сменил тему, уставившись на Ньемана маленькими глазками.

– Я собирался, но…

В этот момент со стороны другого двора донесся скрип шин по гравию. Звук был такой, словно кто-то швырнул полную лопату камешков в фасадные виражи.

Хлопнула дверца.

В следующую секунду на террасу влетела Лаура фон Гейерсберг.

– Какого черта вы тут делаете?!

Разгневанная, с раскрасневшимися щеками, она напоминала героиню волшебной сказки: большие черные глаза, грациозная шея, водопад темных волос, – но скорее Белоснежку или Малефисенту, чем Золушку.

У Ньемана сработал рефлекс, он встал:

– Изучаю окрестности.

В стеганой пуховой жилетке, спортивных брюках и черных сапогах Лаура напоминала спешившуюся всадницу. Она подошла совсем близко и вцепилась в сыщика взглядом:

– По какому праву вы допрашиваете моего дядю?

Снова захрустел гравий, синий луч мигалки с крыши полицейской машины метнулся по деревьям: графиня явилась не одна – под охраной немецкой полиции.

Ей ответил «старый дядюшка» Франц:

– Мы просто беседуем, дорогая.

Его объяснение только подогрело ярость Лауры.

– Что вы вынюхиваете, что ищете, в конце-то концов?! – прошипела она сквозь зубы. – Не успели явиться – и сразу разворошили дерьмо…

Ньеман не понимал, чем вызван такой выплеск агрессии. Франц подъехал к племяннице:

– Не волнуйся так, мой ангел…

Графиня обогнула кресло-каталку, взяла плед с железного стула и прикрыла плечи старика.

– Вернись в дом, простудишься, – сказала она, поцеловала его в лоб и сделала знак невидимой сиделке, которая мгновенно материализовалась на террасе.

Франц не стал спорить:

– Был счастлив познакомиться, майор.

– Взаимно… – Ньеман поклонился.

Лаура заслонила от него старика, ее огромные черные глаза излучали ненависть. Никто не любит полицейских…

В течение всего нескольких часов перед ним предстали три разные Лауры. Гламурная светская дама в трауре, хозяйка замка, неслышным шагом, как призрак, идущая по парку, и фурия, защищающая свою семью от чужака.

– Не хотите объяснить, что происходит? – спросила она, скрестив руки. – Насколько мне известно, вчера преступник был у вас в руках!

– Вы правы, – примирительным тоном ответил сыщик. – Но Краус не убивал вашего брата.

– Появились новые детали?

– Мы полагаем, речь идет о мести. Кто-то очень зол на вашу семью за нечто, случившееся в прошлом, почти наверняка на охоте…

– И вы решили расспросить Франца в надежде, что он выведет вас на след неизвестного? Его, почти всю жизнь просидевшего в инвалидном кресле?!

Ньеман с трудом сдерживал желание коснуться ладонями ее пылающих щек.

– Именно так, графиня, – сказал он, постаравшись, чтобы голос звучал спокойно. – Франц рассказал мне о своем «несчастном случае» на охоте…

– Меня тогда еще не было на свете.

– Это не меняет того факта, что у вашего дяди есть очень весомый мотив.

– Не понимаю…

– Франц мог убить Юргена, чтобы отомстить брату. Постфактум.

Губы графини дернулись, она побелела, и сыщик понял, чего ей стоило не залепить ему с ходу пощечину.

– Идемте, – приказала она.

В холле она начала подниматься по лестнице, держась за мраморные перила, и почти взлетела на второй этаж. Задыхающийся Ньеман шел следом, пытаясь не отставать.

Она обернулась и остановила его взглядом. Сыщик уже понял, что Лаура решила представить ему «семью»: на противоположной стене висели большие портреты в манере Гейнсборо.

– Дитрих фон Гейерсберг, – объявила она голосом шпрехшталмейстера. – В начале двадцатого века владел и правил всем югом земли Баден-Вюртемберг. Имел обыкновение уничтожать целые деревни, чтобы расширить «свой» лес, то есть охотничьи угодья.

Решив угодить графине, Ньеман вгляделся в суровое лицо. Непримиримый вид, тонкие усы, галстук Аскот[28]. Одетый в пиджак по моде Бель Эпок, с часами в кармашке жилета, он олицетворял ту Пруссию, которую терпеть не могли французы.