– Идем, угощу тебя пивом.

Каждому из них было что рассказать.

Ивана узнала историю девочки, изуродованной рёткеном, Ньеман приобщился к семейной тайне, выслушав признание о том, как один Гейерсберг сделал другого Гейерсберга – родного брата! – инвалидом.

Оба факта имели весьма отдаленное отношение к убийству Юргена, но подкрепляли уверенность майора, что они вышли на след.

– На какой след? – растерянно спросила Ивана.

– Концы нужно искать в прошлом. Все дело в возмездии.

– А кто мститель? Франц?

– Этого я не говорил. Возможно, давнее несчастье на охоте не имеет ничего общего с нашим убийством.

– Я за вами не поспеваю, шеф.

– У этой семейки куча секретов. Очень старых секретов.

– Какого рода?

– Не знаю, поэтому нужно копать. И очень глубоко.

Ивана понимала, что это пустые слова, но была рада, что вернулся ее Ньеман. Немногословный интуитивист. Породистая ищейка, способная без устали преследовать преступника и сойтись с ним в схватке один на один…

Они медленно, как туристы, направились к пешеходному центру города. Все вокруг было новым, но казалось созданным в семнадцатом веке, в ту вневременную эпоху, когда мужчины носили кожаные лосины, а дамы – платья с кружевным корсажем.

Впрочем, внешность, как всем известно, обманчива.

Фрайбург-им-Брайсгау, университетский город, на сто процентов экологичный, настолько современный, что может служить примером для всей Европы. Биологически чистые продукты здесь продавались в супермаркетах, а передвигались все на велосипедах. Все во Фрайбурге работало на солнечной энергии, и компост был свой, местного производства, так сказать. Коляски, запряженные лошадьми, ездили по булыжной мостовой, стук тяжелых копыт разносился по округе, напоминая, что здесь чтят традиции.

Ньеман неожиданно свернул на одну улицу, потом на другую, как будто прекрасно знал этот город. Миновав маленькую площадь, они наткнулись на странный дом с ярко-красным фасадом, рифленым золотым декором и гаргульями на каждом этаже.

– Дом Кита, – торжественно провозгласил майор. – Кажется, здесь жил Эразм.

Ивана понятия не имела, кто такой этот Эразм, ей была известна только программа «Эразмус», позволяющая студентам учиться в других странах по обмену.

Лейтенант ждала продолжения, но ее шеф молчал.

– Странно… – рискнула прокомментировать она.

– Что именно кажется тебе странным?

– Этот дом с золотыми штучками.

Ньеман вздохнул и пошел прочь.

– Я облажалась? – спросила Ивана, догоняя его.

– Это дом из Суспирии.

– Дом из чего?

– Из фильма ужасов семидесятых годов режиссера Дарио Ардженто.

– Они снимали прямо в доме?

– Нет, только рядом.

– А почему он называется «Дом Кита»?

– Понятия не имею.

Вот уж действительно, ужас как интересно! Они снова свернули и попали на улочку, окаймленную желобом, по которому бежал ручеек. Ивана читала в путеводителе, что и эти канавки, и вода наделены магической силой: ступишь ногой – в этом же году выйдешь замуж… за жителя Фрайбурга.

Вспомнив лица красавчиков-велосипедистов, она незаметно макнула подошву в ручеек. Пусть потом не говорят, что она не старалась…

Пройдя вдоль канала, полицейские оказались на небольшой площади, окруженной плакучими ивами.

Ньеман отвел ветки, как занавес из бусин, и их взглядам открылось кафе с террасой, четырьмя чугунными фонарями и садовыми столиками.

Они заказали пиво.

Ньеман сидел, втянув голову в воротник, держа руки в карманах. Помолчав, он заговорил, глядя на воду.

– Это гениальный фильм… – Разговор продолжился с того самого места, на котором оборвался. Ивана по-прежнему не понимала, к чему ведет ее шеф. – Подростком я уже был одержим насилием. Своим собственным и чужим. Обожал фильмы ужасов. Таскался по плохоньким киношкам, смотрел, как льется экранная кровь. Мне часто казалось, что эта слишком красная кровь «из семидесятых» пропитывает бархатные кресла и капает на пол. Я паниковал, искал внутри себя выход, утешение… Выход я нашел, только став полицейским, а душевное равновесие обрел в борьбе с хаосом улиц и преступниками.

Ивана молча изумлялась эффекту, произведенному на майора Домом Кита, обычно он не был склонен откровенничать.

Им принесли холодное пенистое пиво, Ньеман сделал несколько глотков и продолжил:

– Меня спасли чужая жестокость и насилие. Я не нашел решения проблемы, но стал ее частью. Несколько лет назад я, кажется, получил ответ и одновременно понял: те, кто понимает, молчат.

«Вот поди разбери, о чем он…» Ивана точно знала одно – Ньеман изменился. Герненская история едва не стоила ему жизни и расшатала психику.

Кома, операция, выздоровление… Раньше Ньеман был энергичнейшим из людей, всегда первым наносил удар, даже если жертва уже не шевелилась. Апостол мгновенного возмездия, он был легавым в худшем смысле этого слова. Жестоким, непредсказуемым, плюющим на закон, но суперэффективным.

Теперь он вернулся. Кома вытянула из него всю грубость, как черная дыра свет. От былого Ньемана остался старый, вернувшийся из страны мертвых человек, которому предстояло доказать, что его рано сдавать в утиль.

Сыщик допил пиво и теперь смотрел на пустую кружку с явным удовлетворением, потом вдруг встал, бросил на стол банкноту и сказал:

– Накопай, что сумеешь, на Черных охотников, я хочу все о них знать.

Ивана изумилась:

– Но… А вы куда?

– Спать.

– Сейчас только шесть часов!

– Разбуди меня к ужину.

Он исчез за деревьями.

Шуллер хотел впечатлить французов рассказом о Черных охотниках.

Он слегка отдернул занавес, за которым скрывался ужас.

Ивана хорошо знала историю нацизма, считала, что любой полицейский, то есть любой человек, ненавидящий преступников, обязан досконально, во всех подробностях, изучить явление, бывшее самой страшной лабораторией человеческой жестокости.

Одной из «вершин» этой отвратительной хронологии была Катастрофа, Шоа, Холокост. За четыре года Айнзатцгруппы полиции безопасности и СД [29]уничтожили больше полутора миллионов человек.