— А значит, не уступает никому. В сущности, у него нет никакой власти, но он держит все заинтересованные стороны в заложниках посредством собственных долгов.

— Верно, — прозвучал голос невидимого председателя. — Пустой центр, где сходятся все интересы.

— Включая и наши? — Мощные мускулы того, кто произнес эти слова, напряглись.

— Пока нет причин полагать, что наше соглашение с ним изменилось или вообще зависит от этого дела. И все же интерес, который это дело возбудило к себе… — Он взвешивает следующее слово. — … нежелателен. Необходимо принять меры предосторожности. В том числе надо дождаться эмиссара. Как бы там ни было, время для решений еще не настало. — Он улыбается про себя. — Пока что необходимо просто… сдержаться. Это будет выполнено?

Один за другим все присутствующие кивают. Пришлось поддержать решение председателя. Но уже заметны признаки нетерпения: то тут постукивание пальцев по столу, то там наклон головы. Председатель продолжает:

— Пришли известия от Жака. Он встретился с нашими коллегами во Франции. — Все собравшиеся немного напрягаются, когда речь заходит о миссии Жака.

— В течение месяца он вернется, тогда получим более подробные сведения.

— Девчонка? — спросил мощный человек, не поднимая головы.

— Девчонка, разумеется, тоже вернется. Она нам еще пригодится. — Эти слова направляют дальнейший ход его мыслей. — Что касается другого дела, то пока никаких осложнений не предвидится. По вашему молчанию я вижу, что мальчишка уже прибыл.

Человек мощного сложения смотрит на него с легким удивлением.

— Прибыл и помещен на место, — подтверждает он.

— Прекрасно, — отвечает председатель. — Ламприеры слишком долго были вне игры. Все только начинается, джентльмены.

Собрание переходит к обсуждению других, не столь настоятельных дел. Наконец все вопросы обсуждены, все решения приняты или отложены, направления определены. Участники собрания один за другим покидают комнату, и вот в лампе остается только два фитиля, а свет становится совсем скудным. Человек мощного телосложения беспокойно ходит по комнате, в то время как другой, невидимый в тени кресла, продолжает сидеть. Его глаза внимательно следят за каждым движением другого.

— Вам не нравится, как обстоит дело с мальчишкой, это же совершенно ясно, друг мой.

— Способ его уничтожения слишком театрален, — резко возражает тот. — Глупая возня, детские игры.

— Это единственное, что вас волнует? Мощный человек останавливается, кладет руки на стол, изо всех сил стараясь сохранить на лице безразличное выражение.

— Разве этого мало? — отвечает он. — Мы могли бы добиться того, что нам нужно, гораздо более простым путем. Необходимо действовать решительно.

— По-моему, создавать прецеденты уже поздновато.

— Меня волнуют только практические вопросы…

— Разумеется, но мы имеем дело не с крестьянином. Внешняя сторона здесь тоже имеет значение.

— Внешняя сторона. Что толку во внешней стороне? — презрительные нотки звучат в его голосе. «Осторожнее, друг мой, умерь свой пыл», — думает второй, но вслух говорит:

— Цицероны и Сократы мира сего редко оспаривают вынесенный им приговор, — он подчеркивает голосом последнее слово. — Не приговор их оскорбляет, а способ, которым они должны быть уничтожены, слова, которые при этом произносятся, и частности ритуала. Дело не в том, что мы делаем, а в том, в какую форму мы облекаем свои решения.

Крупный человек, кажется, соглашается с этим. Он кивает и направляется к лампе. Затушив свой фитиль, он с удивлением слышит голос председателя:

— Я старею, Николя. Я устал. Нужны перемены. Он замолкает. Николя Кастерлей поворачивается и выходит, ничего не ответив. Председатель остается сидеть в одиночестве во главе стола.

Он оглядывает каменные стены и своды пещеры и думает о других подобных ей помещениях. Уединенные святилища элевсинских мистерий, потайные храмы орфиков, ритуалы которых давно забыты, неведомые суды, перед которыми никогда не представали обвиняемые, другие каббалы, диктовавшие направления, по которым шло развитие мира. Тайные собрания, такие как сегодняшнее, которые незримо управляют правителями, дергая их, как кукол, за нитки. И владыки подчиняются приказам тайной воли. Неспешный ритм принимаемых здесь решений диктует ритм мирового пульса. Катастрофы, войны, гибель королей — все это лишь временные меры, краткие паузы в беззвучной музыке тайных совещаний и соглашений между теми, чьи лица всегда остаются в тени. Все это ему известно. Но, подумал он, изменения — тоже часть игры. Последняя его идея начала обретать предуготовленную ей форму, и грядущие месяцы простерлись перед ним как на ладони. Перемен не миновать, подумал он, глядя, как оплывает последний фитиль. Старый город встал перед его внутренним взором, башни-близнецы, словно часовые на посту у входа во внутреннюю гавань. Не миновать возвращения.

* * *

Назим проснулся с рассветом и стал готовиться к предстоявшему дню. Он лежал на спине, стараясь охватить мысленным взором окружавший его город. В воображении он поднялся высоко в небо и увидел его с высоты птичьего полета, так что город превратился в свой собственный план, уменьшенный, но очень четкий. Назим рассматривал аллеи, и улицы, и величественные магистрали. Он выполнял свою задачу методично, обыскивая внутренним взором скелет города, состоявший из широких дорог, затем от дорог переходил к прилегавшим улицам, от улиц — к переулкам, аллеям, проходам и тропинкам. Унесенный из родительского дома в день, когда в Патне началась бойня, Назим до сих пор сохранил смутные воспоминания, как его несут, привязанного к спине, через паутину северных кварталов города. Искусность и опытность его дяди провели их невредимыми сквозь мечи Мир Касыма за городские стены… Назим отбросил воспоминания и сосредоточился. Наконец он ясно увидел перед собой весь Лондон целиком и зафиксировал его в памяти, заготовив таким образом карту, которая поможет выполнить стоявшую перед ним задачу.

Развязав свой мешок, который служил ему подушкой, он нащупал широкополую шляпу и плащ, уложенные туда несколько месяцев назад. Он быстро оделся. Дыхание застывало в холодном воздухе крохотными белыми облачками. На улице Назим низко опустил поля шляпы, прикрыв лицо. Рэтклиффская дорога была еще пустынна, и он зашагал по ней на запад, по направлению к Смитфилду. Когда он обогнул Тауэр, его походка сделалась более целеустремленной, и к Минори он приблизился уже быстрым шагом. Небо было безоблачно. Солнечные лучи, отражаясь от мокрой мостовой, слепили глаза, не нагревая воздуха. Когда он пересекал Джордж-стрит, его окружила стайка уличных ребят. Он почувствовал, как чья-то рука скользнула у его кармана, и отбил ее небрежным ударом. Тот, кому она принадлежала, мальчишка восьми или девяти лет, выше всех остальных и тощий, словно жердь, на секунду заглянул ему в глаза. Назим двинулся дальше, но дети бросились следом, вопя: