Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь я съехала на обочину, заглушила мотор и начала рыдать страшным сухим плачем, не чувствуя ничего, кроме пустоты внутри и вокруг себя.
Заходить к Вадику на прощание Женя Семицветова не стала. Приказ о ее увольнении лежал у Аглаи Семеновны со вчерашнего дня, сдавать дела было все равно некому, так что Женька зашла на работу буквально на четверть часа.
Сегодня утром она нечеловеческими усилиями привела себя в относительный порядок: нарисовала глазки, румянец, карандашом отделила линию губ от линии щек и подбородка, напялила затемненные очки и приняла лошадиную дозу антигистаминов.
Сотрудники, встречавшиеся ей по дороге, с любопытством смотрели вслед, но заговаривать никто из них не спешил. Эдик Кононыхин, наоборот, едва не выпрыгнул из лифта — но вовремя взял себя в руки.
— П-привет, Женечка…
— Здравствуй, Эдик.
— Я слышал, ты нас покидаешь?
— Уже покинула.
— Да, собственно, я в курсе… Нехорошо вышло с этим ветеринаром. Надеюсь, он не наговорил тебе лишнего?
— Нет.
— М-да… Слушай, насчет того фильма, на который я тебя приглашал… У меня просто на этой неделе очень много работы, и я…
— Эдик, не парься. Я все понимаю. И фильм этот — полная фигня. Не переживай.
— А… ну да. Ты не обидишься?
— На тебя? Конечно нет!
Эдик встревожился.
— Почему это — на меня конечно нет?
Женька впервые посмотрела ему прямо в глаза, потом наклонилась вперед и заговорщически поманила Эдика пальцем, а когда он осторожно потянулся к ней, сказала громко:
— Потому что на тебя у меня даже аллергии нет!
С этой загадочной фразой Евгения Семицветова навсегда покинула офис редакции журнала для настоящих мужчин «Самый-Самый».
Целую неделю она ничего не делала. Вернее, ни о чем не думала и планов никаких не строила. Занималась генеральной уборкой, передвигала мебель, переклеила в маленькой комнате обои… Лесик и Матильда на всякий случай переселились под диван в гостиной и недоверчиво следили за хаотическими передвижениями хозяйки по квартире.
Об Андрее и расставании с ним Женька старалась не вспоминать. Хуже всего приходилось ночью, когда приходили сны. Яркие, цветные, до ужаса реальные. Тогда Женька просыпалась и шла на кухню варить кофе.
Она похудела, зеленые глаза постоянно блестели каким-то лихорадочным блеском, а возле губ появилась едва заметная жесткая складочка, отчего лицо Женьки приобрело выражение постоянной горькой насмешки над чем-то…
Первые дни она ждала чуда, ждала звонка, потом перестала. Квартира с каждым днем все больше напоминала полигон ядерных испытаний, но Женька не останавливалась. Она выметала свою прошлую жизнь, стремясь вместе со старым хламом изгнать из памяти и Андрея Долгачева, красавца-ветеринара из деревни Караул.
Ольга отбыла в отпуск, у Катерины было полно работы, но Маринка звонила регулярно. Женя выслушивала ее терпеливо, но почти всегда молча. Отвечала на вопросы коротко и неохотно. Правда, в один из вечеров Маринке удалось разговорить подругу.
— Але? Семицветова? Не спишь?
— Не сплю. А ты чего хрипишь? Голос потеряла?
— Нет, я прячусь.
— В прятки, что ли, играете со Стасиком?
— Типа того. Слушай… мне надо с тобой посоветоваться. По личному вопросу.
— Из меня советчик так себе.
— Жень, не гони, а? Я и так всю голову сломала. Не знаю, что делать. Кстати, как твоя Матильда?
— Что значит — кстати? Ты чего, беременная?
— Нет! Но ты знаешь, три дня назад, в ресторане, Стасик меня пытливо расспрашивал о том, как я отношусь к общечеловеческим ценностям типа семьи, брака и детей.
— О, я так и вижу это одухотворенное лицо с мощными надбровными дугами и изящным узким лбом…
— Семицветова, ты стала желчная и злая. Тебе нужно проверить кислотность. Так бывает при гастрите.
— Да ладно тебе! Ты сама говорила, что Стасик не блещет интеллектом.
— Говорила. Но я имею на это право. В конце концов, я с ним живу. Всем остальным я могу и в рожу вцепиться, если они будут гнать на моего пупсика.
— Тихомирова, чего ты от меня хочешь? Чтобы я признала несомненные преимущества Стасика перед остальными представителями мужского пола? Признаю. Это все?
— Нет, не все. Слушай, сначала он спрашивал меня о браке и детях, а сегодня я нашла у него под подушкой каталог знаешь чего?
— Боюсь даже предположить.
— Обручальных колец! Как ты думаешь, это к чему?
Женька неожиданно ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. Нет, за Маринку она была рада, но почему-то стало нестерпимо жалко себя…
— К дождю это, Тихомирова, к дождю.
— Жень, я знаю, что тебе неприятно сейчас обсуждать чужое счастье, но мне нужен совет. Понимаешь, в принципе я и сама знаю, что надо соглашаться, но нужен толчок. Чтобы кто-то из моих подруг меня поддержал…
— Марин, зная твой характер, я бы пошла от противного. Сказала бы тебе — ни в коем случае! — и тогда ты из принципа сделала бы наоборот.
— Вот и Стасик говорит, что у меня склочный характер.
— Слушай, а может, он не на тебе жениться хочет?
— Типун тебе на язык! Ох, зачем я позвонила… Ладно, скажи честно — этот каталог дает мне право рассчитывать на предложение руки и сердца?
— Думаю, да. Намек, конечно, тонкий, но зато конкретный.
— Спасибо, Женечка! Ты — ангел. Мы с Катькой к тебе заскочим через пару дней, ты не против?
— Заходите, только у меня полное разорение в квартире.
— Ну, кухня-то цела?
— В принципе…
— Вот и ладненько. Кстати, извини, что напоминаю, но… Ты, часом, не выкинула наш подарочек?
Женька вспыхнула и процедила в трубку:
— Спасибо, что напомнила. Сейчас залезу на антресоли и выкину.
И действительно полезла, и действительно достала, поборола искушение развернуть продолговатый сверток и сложила возле входной двери, намереваясь и в самом деле выкинуть это последнее напоминание о своем самом безумном приключении…
Сразу не собралась, а потом в гости завалились Маринка и Катька.
— Ладно, давайте выпьем этот бокал…
— Это стопка, Тихомирова.
— Давайте выпьем эту стопку… что ж она такая здоровенная у тебя, я уже совсем пьяная… выпьем за то, что я имею вам сказать.
— Ну и будь здорова.
— Не-ет, ты выслушай! Евгения! Екатерина! И отсутствующая здесь Ольга! Вы — мои лучшие подруги и должны знать об этом первыми. Итак. Вчера утром Станислав Петрович Голубчик сделал мне официальное предложение.