– А раньше они на кого оставляли животных и растения? – спросила я. – Ваш сын с невесткой, наверное, не в первый раз в жизни уехали.

– На домработницу. Но та погибла – под машину попала. А новую они еще найти не успели. И ведь не всякая же согласится.

– И не на всякую квартиру оставишь, – добавила я.

– Вот-вот. А у меня жена умерла два месяца назад, мать моих сыновей и этого бизнесмена в частности. Вот он меня и привез сюда. Звонит каждый день, проверяет, чем я занят. Еще с работы его два раза приезжали, меня проверяли… Нет, как только вернутся, поеду я к себе домой.

– А где ваш дом? – спросила Люся.

И тут выяснилось, что они почти соседи – по российским меркам. То есть Люся примерно знала, где находился малая родина Степана Григорьевича, а он даже бывал в тех местах, где родилась Люся. Отношения сразу же потеплели.

Но кота не было.

– Может, он назад в квартиру выбрался? – высказала предположение я.

– Там дыра глубокая! У меня рука полностью прошла.

– То есть ваш кот не свалился на пол в нашей квартире? – уточнила я. – Он оказался где-то между перекрытиями?

Степан Григорьевич подумал, кивнул и поднял голову вверх. Никаких дыр в потолке не наблюдалось. Он был ровным, хотя и с подтеками у окна.

– Пойдемте к вам, – предложила Люся. – Посмотрим, где точно дыра расположена. У вашего же сына, наверное, квартира как-то переделана?

– Еще как переделана. Ничего похожего на вашу.

– Пойдем, Степа. Я скорее соображу, в какой комнате нужно дыру искать. По крайней мере, кот твой нигде не орет. Уже хорошо.

«Правда? – подумала я. – А если он уже мертв?»

Но вслух я говорить ничего не стала и пошла вслед за мило беседующей троицей.

Максим

– Я должна сказать тебе важную вещь, родненький, – начала разговор Женина бабушка. – Мне очень тяжело. Я надеялась, что никогда не придется тебе об этом говорить, но так повернулась жизнь…

– Да что еще случилось, бабушка? – воскликнул Женя. – Что еще могло такого случиться? После смерти мамы и папы ничего не может быть хуже. Бабушка, говори!

И бабушка не стала больше тянуть резину. Она честно рассказала про усыновление и про то, как приемные мама и папа долго пытались завести ребенка, про то, как узнали о рождении Жени, поехали в Сибирь, где он родился, лечили его у известной сибирской целительницы…

– Мы не хотели тебе об этом говорить, родненький. Ты же знаешь, что мама и папа любили тебя как родного. И я люблю тебя как родного. Никто из соседей не знает. Почти никто не знает… Ты понимаешь, почему я тебе сейчас все это рассказываю? Я старая. Я могу умереть в любой день.

Жене было трудно поверить в услышанное.

– А… мои настоящие родители? – наконец спросил он. – Ты хочешь отдать меня им?

– Нет, ни в коем случае. Тем более, что мамки твоей нет на свете уже тринадцать лет. Она умерла, когда родила тебя. А отец…

Бабушка рассказала то, что узнала про отца от директрисы детского дома, и еще сгустила краски, как ей посоветовали, чтобы у Жени не возникло желания с ним встречаться.

– Но я хочу познакомить тебя с другими детьми, родненький, – продолжала бабушка. – С усыновленными. Они с самого начала знали, что усыновленные. А до усыновления успели пожить в детском доме. А ты жил в семье, где тебя все любили. Нас приглашают в гости. Их мамка-усыновительница. Она очень хороший человек. Она работает директором детского дома и сама усыновила троих. Я ее просила найти твоих родственников – если кто-то есть. А видишь, как оно получилось…

Бабушка с Женей поехали в гости.

Квартира соседей сверху впечатляла. У Игоря в квартире под нами не было такого количества растений. Если не ошибаюсь, у него стояли две кадки с пальмами и разнообразные кактусы. Здесь же был настоящий цветник. Горшки были выставлены на подоконниках, на специальных подставках, вероятно, сделанных по спецзаказу. Причем на одном окне росла земляника, на другом я увидела маленькие помидоры.

– А их есть можно? – спросила Люся, с большим интересом рассматривая знакомый овощ, только непривычно малого размера.

– Можно, – сказал Степан Григорьевич. – Только чего там есть-то? На один зуб.

– Вроде бы сейчас не сезон для помидоров, – заметила я.

– Это для нормальных не сезон, а для комнатных всегда сезон. Невестка объясняла, что они плодоносят круглогодично. Ну то есть вначале цветут, потом зеленые плоды появляются, потом краснеют. Но не по сезону, а по какому-то своему ненормальному графику.

– Что с ними делает ваша невестка? – поинтересовалась Люся.

– Собаку кормит, – ответил Степан Григорьевич. – Кстати, а где это чудище? Должно было выбежать. Оно за мной хвостом ходит. Скучно ей, видите ли.

– Может, она тоже в дыру провалилась? – высказала предположение я. – Они с котом дружат или дерутся?

– Когда дружат, когда носятся друг за другом. Ладно, пошли дыру смотреть.

Но смотреть дыру пошла только я. Люся с Алевтиной Ильиничной с большим интересом осматривали содержимое квартиры. Они обратили внимание, что при входе в каждую комнату имеется некое подобие вешалки в форме полукруга, закрепленное примерно на уровне колена. На каждой вешалке висели… гибриды рогожки и бархата. То есть это я бы так назвала эти предметы. Никто из нас не мог понять, для какой цели они предназначены.

– Что это? – спросила Алевтина Ильинична у соседа перед тем, как скрыться из нашего с ним поля зрения.

– Средства спасения дорогой иностранной мебели от плебейских русских задов, – пояснил Степан Григорьевич. – Если куда-то соберетесь сесть, берете рогожку и садитесь только на нее. Бархатом, естественно, на мебель класть, зад – на другую сторону.

– И вы тоже на них садитесь? – поинтересовалась я.

– Я тут в основном лежу, – ответил Степан Григорьевич. – Или на кровати, или на полу. То есть на ковре. Признаться, мне на ковре спать комфортнее. Вы еще тут кровати не видели.

– Сейчас сходим и посмотрим, – сказала Люся.

Я же предложила Степану Григорьевичу все-таки пойти взглянуть на дыру и попробовать спасти животных.

Я поняла, что дыра находится над моей комнатой…

Но у меня в потолке точно не было никаких дыр! Хотя ведь предыдущие жильцы, разбиравшие стены, могли и потолок разобрать, а потом натянуть новый. Я же к нему не приглядывалась очень внимательно. У меня такого и в мыслях не было. Белый и белый. Три с половиной метра. Но теперь придется посмотреть…

– У вас стремянка есть? – спросил у меня Степан Григорьевич.