его виновницей, Марина совершенно упустила из вида одно обстоятельство. Она забыла, а, вернее, даже не подумала о том, что в храм надо идти в строгой, желательно темных цветов, одежде, прикрыв голову платком. И одела первое, что попалось ей под руку. А это оказалось светло-желтое платье, едва прикрывавшее ее колени и слегка обнажавшее плечи. О платке же она даже и не вспомнила. Стоило ли обижаться на то, что отец Климент ошибся.

Оправдав, по своему обыкновению, настоятеля храма, Марина кротко возразила:

— Батюшка, окститесь! И благословите рабу божию Марину.

Но отец Климент сначала перекрестился сам и только потом ее, после чего протянул ей руку, которую она поцеловала. Рука настоятеля пахла воском и немного прокисшими щами. Видимо, отлучившись из храма, батюшка успел не только отлить несколько свечей, но и вкусить пищу, позаботившись как о своей духовной ипостаси, так и о телесной.

— Благословляю, — скупо обронил он. И не преминул укорить: — Давно не была! Не мудрено, что спутал ангела с дьяволицей.

За внешней суровостью отца Климента таилась добрая душа. В этом он был схож со своей единокровной сестрой, бабкой Матреной. Поэтому Марину не напугал его грозный тон. Она считала отца Климента своим духовным отцом и в прежние времена часто советовалась с ним по разным поводам. И сейчас, по старой памяти, не успев получить, косвенно по его вине, ответа свыше, Марина обратила свой вопрос к нему.

— Батюшка, скажите: должна ли жена во всем повиноваться мужу?

Отец Климент явно не ожидал такого вопроса, поэтому машинально утвердительно кивнул, но тут же спохватился и внес коррективы, пророкотав, словно иерихонская труба:

— Кроме тех случаев, когда это противоречит христианской морали.

Однако Марину не удовлетворил такой уклончивый ответ.

— Но где эта грань проходит? — настойчиво спросила она.

Отец Климент нахмурился.

— Я всегда думал, что именно ты, Марина, лучше всех моих прихожанок знаешь это. И для меня неожиданность, что вдруг ты начала сомневаться. — Он погрозил ей пальцем. — Это все из-за того, что ты вышла замуж за язычника!

— Но Олег крещеный человек, — возразила она, вступаясь не за себя, а за мужа.

— Формально, — отрезал отец Климент. — В душе он, как это ни прискорбно, приверженец языческой веры. И ты должна желать его истинного обращения. — Он возвысил свой голос, как делал это всегда, когда приводил библейские цитаты, и произнес: — Ибо сказано было, что крещение есть новое рождение, оно совершается для спасения людей.

— Он хороший муж. И я уверена, что он будет хорошим отцом, — задумчиво произнесла Марина. — Можно ли желать большего?

— Можно и нужно, — заявил отец Климент. — Еще, и прежде всего, он должен быть хорошим христианином. А теперь подумай и ответь мне, как на духу: твой муж хороший христианин?

Марина замешкалась с ответом, не зная, что сказать. Отец Климент, видя это, восторжествовал.

— Православная вера открывает человеку путь для новой жизни. Язычество направляет его на путь, ведущий в адскую бездну. Какой из этих двух путей выберешь ты?

— Я уже выбрала, когда венчалась, — кротко, но твердо сказала Марина. — И кому, как не вам, отец Климент, знать это. Ведь вы нас венчали.

— Человеку свойственно ошибаться, — повинился отец Климент, смирив гордыню.

— Это сказал Сенека, а Цицерон позже к этой фразе добавил: «Но глупо упорствовать в ошибке», — сказала Марина. — И с этим не поспоришь. Однако, по моему разумению, вы совершили ошибку не тогда, а сейчас.

— И какую же? — спросил отец Климент, гневно раздувая ноздри.

— Вы пытаетесь убедить меня, цитируя древних римлян, а не библию. А ведь оба они были язычниками. — Высказав это, Марина мягко спросила: — Вас самого это не удивляет, батюшка?

И впервые на ее памяти отец Климент не нашелся, что ответить.

Глава 21. Откровения бабки Матрены

Отворив калитку, Марина вошла во двор и сразу увидела стаю гусей у поленницы. Вид у птиц, вопреки обыкновению, был унылый и какой-то пришибленный. Марина удивилась. Когда она жила у бабки Матрены, то обычно гуси уходили из дома ранним утром, а возвращались поздним вечером. Весь день они либо бродили голодными по поселку в поисках пропитания, либо, насытившись, нежились на солнышке в центре площади или, в последнее время, на церковной паперти.

Марине всегда казалось, что гуси жили сами по себе, рассматривая двор бабки Матрены лишь как пристанище, где можно переночевать в холодное время года в теплом сарае и при случае подхарчиться, если не удавалось ничего добыть за день в поселке. А саму бабку Матрену они считали не хозяйкой, а содержательницей постоялого двора для гусей, которой можно платить показным смирением и приветливым гоготанием. Но поскольку они вносили некоторое разнообразие в жизнь одинокой старухи, то она не возражала против такого распределения ролей.

Впрочем, была у гусей одна обязанность, которую, к слову сказать, они взяли на себя добровольно — охранять дом бабки Матрены от незваных гостей. И справлялись гуси с ней лучше любой дворовой собаки. Чужак, осмелившийся войти во двор, был обречен. Гуси окружали его плотным кольцом и угрожающе шипели, а вдобавок щипали со всех сторон до тех пор, пока бедняга не спасался бегством, уже не разбирая, где калитка, а где забор, лишь бы сохранить в целости и сохранности свои штаны и ноги. Постепенно таким образом гусиная стая отвадила от дома всех гостей, как непрошенных, так и званых. Бабка Матрена, которая могла и сама справиться с любым вором, была этому не очень рада, так как лишилась даже того скудного общения с людьми, которое раньше временами скрашивало ее одиночество. Однако старуха не протестовала, потому что выбор был невелик — избавиться либо от гостей, либо от гусей, поскольку птицы были упрямы не менее, чем она. И, однажды взяв на себя охрану дома, не изменили бы своего решения даже под угрозой изгнания. Бабка Матрена выбрала гусей и смирилась, сделав только одно исключение. Помахивая топором и поглядывая на колоду, на которой она обычно рубила дрова, старуха заявила своим несговорчивым питомцам, что если те нападут на Марину, то им придется жалеть об этом до конца своей жизни, который наступит незамедлительно. Гуси, как разумные существа, хорошо ее поняли, а, главное, поверили, что именно так и случится. Марина в их глазах получила статус неприкосновенности, что в некотором смысле уравнивало ее с экс-главами государства, имевшими аналогичный согласно Конституции Российской Федерации. Что впрочем, не мешало гусям — вероятнее всего, чтобы доказать самим себе, что их невозможно запугать, — беззлобно шипеть на нее каждый раз, когда они сталкивались