— Не совсем так. Я и раньше заказывала здесь.

Ирена принялась пространно доказывать выгоды такого знакомства, но поручик слушал ее вполуха, не воспринимая смысл. Странная апатия вдруг охватила Тешевича, и он равнодушно смотрел в сторону, не замечая улыбок прохожих и совсем не воспринимая прелести яркого весеннего дня. Почему так получилось, Тешевич себе объяснить не мог, да и не старался. Он просто усилием воли, как только извозчик остановился возле дома Яницкого, заставил себя встряхнуться и молодцевато спрыгнул с подножки на тротуар.

На этот раз тот же слуга, едва признав Тешевича, немедленно рассыпался перед ним мелким бесом. Уж он-то сразу оценил и перемену в облике поручика, и дорогой экипаж, и элегантную даму, не удостоившую его вниманием.

Но как раз здесь Тешевича ожидало разочарование. Оказалось, что Яницкий так и не давал о себе знать, и поручик уже было повернулся, чтобы уйти, когда ставший не в пример прошлому разу необыкновенно любезным лакей остановил его вопросом:

— Я могу попросить пана?

— О чем? — Тешевич приостановился.

— Надеюсь, пан понимает… Этот особняк… А ту Варшава… И у пана с паном Яницким…

— Что, на содержание нужны деньги? — догадался поручик.

— Конечно, это так, но я имел в виду другое… — лакей согнулся в почтительном полупоклоне.

— Что же? — коротко бросил Тешевич.

— Видите ли, тут в доме много свободных комнат, для прислуги, с черного хода, а пан может договориться с паном Яницким, и если пан разрешит, то я мог бы пустить туда постояльцев, на время, а то ж дом…

— Так… — Тешевич внимательно посмотрел на заюлившего перед ним слугу.

Ему было ясно, что комнаты давно сдаются, что деньги идут в карман этому пройдохе и что он страшно боится, как бы поручик не вспомнил их первую встречу, когда Тешевичу так нужен был хоть какой-то приют… Впрочем, вариант выглядел приемлемым, и Тешевич милостиво кивнул.

— Ладно, скажешь пану Яницкому, что я разрешил… Но чтоб дом был как игрушка!

— О, не извольте беспокоиться, пан Тешевич, не извольте беспокоиться… — с благодарностью повторял лакей и, только усадив поручика в экипаж, осторожно поинтересовался: — Я перепрошую… А как найти пана? На случай, если пан Яницкий приедут?

— В моем имении, — кивнул лакею Тешевич и, ткнув в спину извозчику, приказал: — Трогай!

То, что Яницкий так и не дает о себе знать, угнетающе подействовало на поручика. Теперь и город не казался ему праздничным, и улицы стали другими, и вместо блистательных першпектив он видел перед собой лишь грязные, облезлые дома, вдоль которых сновали серые, неприглядные людишки…

Ирена, уютно устроившись рядышком, весело щебетала, но постепенно Тешевич все чаще начал ловить себя на мысли, что ее веселье вызывает у него раздражение. Не помогло даже посещение ресторана. Больше того, к концу обеда поручик молча сидел за столом и сосредоточенно вертел в руках десертный ножик, не отрывая глаз от опустошенной тарелки.

Неверно истолковав его состояние, Ирена потащила Тешевича к себе домой и, хотя дорогой поручик несколько оживился, оказавшись в комнате, он полностью погрузился в себя и смотрел вокруг с полной безучастностью. А позже, уже в постели, когда, изнемогая в любовной истоме, Ирена со знанием дела пыталась пробудить у него хотя бы проблеск желания, он оставался равнодушно спокоен.

Больше того, когда удивленный собственным бессилием Тешевич все же попробовал быть мужчиной, в его сознании сплелись воедино и истинная профессия Ирены, и запечатленный помимо воли образ толстяка-хозяина. Когда же поручик попытался вызвать в себе хотя бы благодарность за не столь давнюю помощь, она вдруг показалась ему унизительной, а подспудно мелькнувшая мысль, что сейчас Ирена в своем исступлении чем-то похожа на, казалось бы, прочно забытую комиссаршу, вызвала к ней настоящее отвращение.

Именно эта, промелькнувшая где-то на краю сознания мысль заставила Тешевича враз отказаться от любой близости, и наверняка почувствовав в своем «дорогом Алексе» столь внезапную перемену, но не догадываясь об ее причине, Ирена всем телом прижалась к поручику и жарко, прихватывая губами мочку, зашептала в самое ухо:

— Милый, ты не волнуйся, это пройдет… Пройдет! Я знаю. Ты будешь таким, как раньше. Как в тот вечер. Нам надо только подождать до утра…

И Ирена начала опять гладить Алекса, в полной уверенности, что все это лишь следствие переутомления и волнений…

* * *

Купленный в верховьях бат[23]ходко шел по течению. Сидя на корме, Шурка еще и подгонял лодку ухватистой лопат кой, правившей за весло, а Чеботарев, устроившись на носу однодеревки, жевал сухую краюху и вглядывался в берег, где уже виднелись первые избы приискового поселка.

Похоже, с этим местом у полковника связывались кое-какие надежды, а вообще-то Шуркина догадка, мелькнувшая еще там, в фанзе, на месте их первой стоянки, оказалась верной. Скрытный Чеботарев с самого начала планировал действовать самостоятельно, и если бы не засада красных, в которую угодил их отряд, Шурка и полковник не остались бы без снаряжения, продовольствия и документов.

Сейчас же, честно говоря, их положение было аховым, и если б не полсотни царских «десяток», зашитых у полковника под подкладкой, то и совсем безвыходным. Правда, полковник, подбадривая малость приунывшего Шурку, .уверял, что так даже лучше, так как никто не знает, куда они делись при переправе, а значит, и опасаться нечего.

К тому же блеск золотого червонца так ослепил встреченного ими на глухой заимке бородатого чалдона[24], что в их распоряжении оказался легкий бат. Там же они приобрели и кое-какой харч на дорогу, поскольку жестянки с «Бифами» очень им пригодились, когда полковник и Шурка, бросив на берегу так выручивший их дощаник, добрую сотню верст топали прямиком по лесной чащобе.

Шурка как раз сделал очередной гребок, когда совершенно неожиданно с недальнего берега их негромко окликнули:

— Эй!… А вы хто будете?…

Поручик повернул голову, увидел полускрытую зарослями фигуру и, подчиняясь короткому кивку полковника, резко повернул бат к берегу. Чеботарев ухватился за свисающие над водой ветки и удерживал лодку, пока незнакомец не подошел ближе. Судя по одежде, это был или собравшийся на охоту местный житель, или, наоборот, идущий в селение охотник.

Остановившись шагах в трех от воды, мужик скептически оглядел путешественников и весьма дружелюбно заметил:

— Ты, паря, крепчай держися, не то гляди чаво…

В подтверждение своих слов мужик подобрал какую-то палку и, вытянув конец подальше, нажал траву возле самого уреза, отчего висевший на одних корнях подмытый слой чернозема послушно ушел в воду. Ясно, что стоило ступить на такую травку, как стремительное течение немедленно затянуло бы ротозея под берег. Довольный произведенным впечатлением, мужик отбросил палку и поинтересовался: