Россия чувствовать себя под угрозой американской противоракетной обороны по всему миру или нет. Главное, в будущем Америка будет неуязвима против любых ракетных ударов, с любого направления. Американцам была важна не столько более эффективная защита своей территории от чисто гипотетической арабской ракетной атаки, сколько сдерживание России.

В Мюнхене вечерело, в то время как в Нью-Йорке небо по-прежнему полыхало ярким пламенем. Потрясающие картинки в прямом эфире навсегда врезались в человеческую память. Ветров вытащил свою телефонную книжку и набрал номер в Бонне. Магистра ложи Священного Грааля он застал в наэлектризованном состоянии величайшей эйфории. Как в бреду, он, полностью озадачив Ветрова, процитировал четверостишие 10/97 из «своего» Нострадамуса.

45-й градус, небо будет гореть,

Огонь вблизи большого нового города,

Тут же в воздух выстрелит огромный столб пламени,

Если захотят испытать норманнов.

Одно из, пожалуй, самых знаменитых предсказаний этого таинственного французского прорицателя, над которым историки ломали голову на протяжении четырех столетий, сбылось в тот день. Хорн торжествовал. Конечно, именно Нью-Йорк, хотя и лежал на 42-й, а не на 45-й широте, был тем самым большим новым городом. А под «норманнами» пророк имел в виду американцев; норманны первыми мореплавателями, еще до Колумба, открыли Американский континент.

С теракта против США 11 сентября 2001 года, несомненно, началось новое исчисление времени. «Пакс Американа», гегемонии США, был брошен вызов, какого раньше никогда не было. Началась война Запада против террора, и было далеко не ясно, выиграет ли Запад эту войну.

Ветров не мог не вспомнить 11 августа 1999 года, когда он со своим старшим сыном сидел в Биргартене на Новом озере в Берлине. Он тогда был рад, что смог нанести визит в столицу объединенной Германии. Отец с сыном отведали лучшую пиццу в городе, потом надели привезенные с собой темные очки и с любопытством устремили взгляды на солнце, которое через несколько минут темной тенью должна была величественно заслонить луна. Европе предстояло средь бела дня погрузиться в полную темноту.

– Скажи, а что, Ельцин совсем спятил? – вдруг спросил сына Ветров.

Его сын Георгий теперь работал политологом в престижном мозговом центре – Немецком обществе внешней политики, как раз переехавшем из Бонна в Берлин, в бывшее национал-социалистическое министерство восточных территорий в Тиргартене.

Что он имел тогда в виду, задавая этот вопрос? Дело в том, что 9 августа 1999 года Ельцин назначил сорокасемилетнего бывшего главу ФСБ Путина премьер-министром и в своей рекомендательной речи обозначил его как будущего президента. Весь мир смеялся тогда над этим назначением. Путин был абсолютно чистым листом, бывший мелкий агент КГБ, словом, никто – кто мог тогда воспринимать его всерьез? На протяжении последнего года Ельцин четырежды менял председателя правительства. Его власть была поражена агонией, бывший разрушитель коммунизма потерял всякий кредит доверия в народе. Руководящая элита давно уже группировалась вокруг противников Ельцина – Евгения Примакова и Юрия Лужкова. А парламент делал неоднократные попытки с помощью импичмента лишить Ельцина полномочий.

Старший Ветров грустно вздохнул, сыну было нечего ответить. Пока они чокались бокалами с пивом за встречу, Георгий Ветров мысленно унесся в Россию. Да, российская экономика после обвала рубля пребывала в свободном падении, собственно говоря, она могла уцелеть только с помощью западных кредитов. Как в 1991 году, Россия была на грани развала – в борьбе за экономическое выживание отдельные регионы требовали большей автономности или независимости от Москвы. С Северного Кавказа исламистская армия предприняла вооруженную интервенцию на российский юг, чтобы создать там халифат. А в Кремле уже давно правил не больной и страдающий алкоголизмом царь Борис, а клика беспощадных олигархов, заинтересованных лишь в собственном обогащении. России грозил новый распад.

Ветровы любовались красивым озером в одном из самых ухоженных парков Берлина. Маленькие весельные лодочки уютно скользили по зеленовато-голубой водной глади. Все посетители Биргартена, защитившись от солнца, ждали большого представления на небе. К сожалению, именно в тот момент, когда должно было начаться солнечное затмение, берлинское небо затянули плотные облака. О том, что происходило поверх облаков, можно было только догадываться.

Ветрова-младшего ожидала прекрасная карьера специалиста по России. Он не понимал своего отца, который постоянно твердил, что в своих телевизионных интервью в Германии он должен выступать не как немец, а как русский – и растолковывать немцам интересы русских. Отец уже почти прожил свою жизнь, в Германии он всегда оставался лишь гостем. Сын жил между двух миров, был вынужден жить и делать карьеру в ФРГ с двойной идентичностью и с двумя разными душами. А в Германии переселенцев ценили только тогда, когда они вливались в доминирующую немецкую культуру. А поскольку Георгий Ветров всегда имел в виду не только немецкие интересы, но и русские, то, несмотря на то что он родился в Германии, коллеги между собой обзывали его русским шпионом. И ничего поделать с этим и как-то защитить себя он не мог.

– Немцы радоваться должны, что заполучили в твоем лице такого сведущего эксперта, – горячился отец. – Ты привез в Германию всех важных российских политиков, написал отличные книги и статьи, в точности объяснил им Россию. Я вижу, ты неспокоен, хочешь еще выше подняться. Будь скромнее. Скромность украшает человека. Те, кто в тебе нуждается, будут тебя продвигать.

Сын вымученно улыбнулся:

– Отец, сегодняшний мир другой, убеждения и идеи больше не котируются – только собственное «я». Как это «я» может добиться признания у других «я»? Если ты хочешь продвинуться вперед, ты должен выделиться, выставлять себя на передний план как эгоист, даже как нарцисс. Никто тебе в этом не поможет, каждый думает только о себе. Девиз политики гласит: возьми как можно больше, отдай как можно меньше. Это главный принцип в карьере нынче.

Ветров-старший был озадачен. Он все чаще встречал в Берлине людей, которых буквально разъедало тщеславие. Они страдали от недостатка внимания к себе, вечерами напивались или даже сводили счеты с жизнью. Бледнели от зависти, если вместо себя видели на телеэкране своего коллегу. Ветров поддерживал тесные дружеские отношения со священниками из Русской православной церкви. Когда речь заходила о грехе, в котором чаще всего каялись на исповеди, они называли зависть. Ему стало жалко своего сына.

Они заказали еще два пива. Будучи пенсионером, старый Ветров не мог уже так внимательно следить за происходившим на его родине, как сын в своем мозговом центре. Его старые соратники скончались один за другим, и у него не осталось никого, с кем бы он подробно мог поговорить о политике.

Девяностые годы