При этом она в первую же ночь заявилась в мои апартаменты. Задула свечу, улеглась рядом и…

И деловито воспользовалась мною как мужчиной. Не произнеся ни слова и даже не сняв ночной рубашки из довольно грубой материи. До утра не осталась, ушла, так ничего и не сказав.

Потом был ранний, на рассвете, подъем, за ним последовал обильный, но малосъедобный завтрак, – и пахота до седьмого пота.

Пахота – сказано фигурально. Пахать реально, плугом, мне в тот день не довелось, это занятие пришлось осваивать позже. А вот пота и в самом деле пролил немало. Ночью Агнета пришла снова – и жизнь двинулась по кругу.

Можно было бы сказать, что я стал работником-батраком и одновременно любовником работодательницы… Но мне всегда представлялось, что батракам хоть что-нибудь, да платят. Агнета же на зарплату не расщедрилась, но кое-какие карманные деньги я все же получал.

Случалось это по воскресеньям. В выходной день размеренный ход нашей крестьянской жизни нарушался: мы надевали нарядные костюмы (поначалу я чувствовал себя участником какого-то дурацкого фольклорного праздника, потом привык), садились в тот самый возок и катили в Гледхилл. Отсиживали службу и слушали проповедь в кирхе, потом Агнета отправлялась обедать к кому-нибудь из своих родственников. Меня на это время она отправляла в местный трактир, выдав тщательно отсчитанную сумму мелкими серебряными и медными монетами, каждый раз одну и ту же.

От щедрот Агнеты особо разгуляться я не мог. Хватало на пару стаканчиков местной водки, на удивление слабой и отдающей сивухой, или же на пяток кружек пива, относительно приличного. Ну и на минимальную закуску.

О местной кухне стоит рассказать отдельно.

К мясным, молочным и даже рыбным блюдам я привык быстро (лишь к квашеной салаке и селедке не смог себя приучить). Но гарниры… Хотя Новый Свет был открыт давненько, картофель до этих краев не успел добраться. Его отчасти заменял корнеплод, малосъедобный и в сыром, и в тушеном виде, – напоминающий самый дерьмовый на вкус сорт кормового турнепса. Крупы не изобиловали, здешние скудные почвы плохо родили злаки, урожай почти полностью уходил на выпечку хлеба. На гарнир, кроме пресловутого турнепса, аборигены более чем активно употребляли бобы и горох. И вследствие того все поголовно страдали метеоризмом, причем совершенно не стеснялись испортить воздух с громким раскатистым звуком. В летние месяцы, когда часть столов в трактире выставляли на свежий воздух, воскресные посиделки там еще можно было пережить… Но когда наступали холода, атмосфера в питейном заведении царила нездоровая.

Ближе к осени, в пору уборки урожая, Агнета наняла двух батраков, а я получил повышение – спал теперь на хозяйской кровати. Вместе с хозяйкой, разумеется. Меня новая ступень карьеры не радовала и каждое воскресенье я откладывал одну-две монетки из получаемых от Агнеты сумм. Понимал: как только освоюсь, подучу язык, перестану выглядеть белой вороной, – надо уходить. Пробираться к своим, к русской границе.

Но судьба рассудила иначе и вместо того я попал совсем в другие края…

1705 год

В конце сентября в трактире Гледхилла случилась драка.

Трое местных, изрядно подпив, пытались меня избить. Повод был достаточно любопытный… Думаете, они ополчились на меня как на чужака и личность насквозь подозрительную? Нет, им было все равно. Или я своим присутствием порушил чьи-то планы жениться на Агнете и стать хозяином ее хутора? Может и порушил, но не это стало причиной мордобития.

Здешних кулачных бойцов оскорбил до глубины души тот факт, что я каждое утро чищу зубы толченым мелом при помощи самодельной зубной щетки из свиной щетины. Об этой странной, даже возмутительной привычке рассказали в трактире батраки из Солигхунда, и завсегдатаи постановили излечить от нее придурка Энгеля, выбив зубы.

Но что-то у них пошло не так – ни о каких приемах единоборств деревенские бычки понятия не имели, в отличие от меня, а тяжелая крестьянская работа поддерживала мои мышцы в тонусе лучше любого тренажерного зала.

Не обошлось без членовредительства. Вывихнутая рука и сломанная челюсть противников взывали о правосудии, и ленсман (приходившийся родственником одному из пострадавших) очень хотел засадить меня в кутузку, но не смог, – свидетели подтвердили, что не я стал зачинщиком ссоры, к тому же дрался один против троих.

Все же без последствий инцидент не остался. В октябре проходил рекрутский набор – королю требовалось свежее пушечное мясо в затянувшейся войне с русским царем. И мне выпал жребий идти в солдатчину. Судя по тому, как паскудно ухмылялся ленсман, без жульничества дело не обошлось…

В последнюю ночь, проведенную в Солигхунде, Агнета меня изумила.

Она плакала… нет, она попросту рыдала и рвала на себе волосы, а столько слов – горячих, сбивчивых – не произнесла вкупе за все время нашего знакомства.

Говорила, что любит меня, что не сможет без меня жить, что собиралась в ноябре справить со мной свадьбу. Ругала себя за медлительность в брачном вопросе (женатые мужчины рекрутский жребий не тянули, не знаю, только ли в тот раз или вообще).

Потом мы занялись сексом. И это был действительно секс – впервые! – а не привычное и механическое исполнение постельных обязанностей. После она не уснула, как обычно бывало. Говорила спокойно и деловито, что сейчас меня от службы не избавить, что прошли те времена, когда за полсотни марок можно было нанять вместо вытянувшего жребий рекрута какого-нибудь нищеброда (местное законодательство ничего не имело против таких замен), – война тянется не первый год и «лишних людей» в округе не стало. Но чуть позже она продаст урожай и продаст скотину, да что там, она весь хутор продаст, если будет нужно! И поедет в Карлскрону, и даст взятку кригкомиссару, и дольше пары месяцев моя служба не затянется.

Я ей не поверил.

Она не врала, свято верила в то, что говорила. Но я неплохо изучил Агнету за год с лишним совместной жизни. Торопливо и за бесценок продавать она ничего не станет, не в ее это привычках, будет обстоятельно приискивать достойного и платежеспособного покупателя, а если даже найдет, и даже быстро, – придумает какой-нибудь веский предлог отложить или отменить сделку (подсознательно придумает, свято уверенная, что действительно стремится избавить меня от службы). А затем вообще прекратит искать покупателя- без мужчины в хозяйстве никак, кто-нибудь непременно займет мое опустевшее место.

Потом мы вновь занялись сексом, – уникальный случай, обычно плотские утехи Агнета принимала словно прописанные доктором пилюли, строго по расписанию. И вновь по завершении не уснули, проговорили до петухов. Теперь пришла моя очередь врать: война, дескать, долго не протянется, король распустит армию, и я – если не буду убит или не попаду плен – сразу же вернусь к ней, так что незачем продавать хутор и скотину.

Врал и знал, что вру: войне суждено тянуться еще полтора десятилетия, а избежать плена шанс невелик, поскольку я твердо решил при первой же возможности сдаться русским солдатам или даже одинокому русскому солдату.