– А коту удалось спастись?

– Конечно, он же не хотел всю жизнь провести в пирамиде. Он бы умер.

– Потому что у него не было еды и воды?

– Да, и света в пирамиде тоже не было. А коты ненавидят темноту.

– Я знаю. Поэтому у них глаза светятся, как фонари, и видят даже в темноте. Котам повезло!

– Это точно. И все же кот очень боялся оказаться в пирамиде один-одинешенек. И пока рабы возводили вокруг дерева высокие стены, он жалобно мяукал, но никто и не подумал помочь ему спуститься вниз. Все кричали писарю, что он должен спасти кота, пока не поздно, но тот лишь отвечал, что кот, достойный фараона, должен уметь сам спускаться с дерева.

– Это жестоко!

– Да, пожалуй. И вот, когда рабы собирались положить последний камень, кот оторвал лапы от ветки и в несколько прыжков оказался на земле. Так он смог спастись.

– А фараон обрадовался, что у него такой необычный кот?

– Он так сильно обрадовался, что подарил коту вечную жизнь.

– Ух ты! То есть кот фараона все еще жив?

– Так говорят.

– Вот это история. Этот кот и правда очень хотел спуститься с дерева, – улыбаюсь я.

– Потому что в страхе жить нельзя, Мафальда.

Вот оно что. Если боишься, не выживешь! Я расплываюсь в улыбке. Хоть я и не совсем поняла эту историю про египетского кота, но она такая же красивая, как музыка Филиппо, и от нее хочется плакать. Я поворачиваюсь к Эстелле, которая уже начала спускаться вниз.

– Ты куда?

– Подумай над тем, что для тебя самое важное, Мафальда, – отвечает Эстелла и спрыгивает вниз.

– Жить здесь, на черешне.

– Ты в этом уверена?

– Да. Это последний пункт в моем списке.

– Старом или новом?

– Каком еще новом?

– Посмотри в кармане! – отвечает Эстелла, и мои пальцы нащупывают смятый листок, похожий на тот, из которого Филиппо сделал шарик. Я достаю его, и, хотя ничего не могу прочитать, я все равно узнаю его. Это мой список.

Список Мафальды.

Что для меня дороже всего и чего я уже не смогу.

Я слышу громкий голос Эстеллы и понимаю, что это не сон.

– Видишь? Нужно лишь изменить название. Что для меня дороже всего. И только! Ты уже на дереве, Мафальда. И ты залезла на него, почти ничего не видя! Если бы кот не понял, что для него важнее всего, его бы замуровали. Понимаешь?

Я молчу, крепко обняв ветку, но в то же самое время слышу собственный голос:

– Я ничего не вижу, Эстелла. И мне страшно. Очень.

– Если бояться, не выживешь, Мафальда. Давай лучше я помогу тебе спуститься. Поставь ногу вот сюда.

– Вот так?

– Да, умница. А теперь прыгай вниз.

– А ты меня поймаешь?

Эстелла молчит в ответ. Я сижу на ветке, свесив ноги в пустоту. Я даже не знаю, высоко ли сижу. Серая пелена немного светлеет, и я понимаю, что наступило утро. У меня болят руки и колени: ведь вчера я сильно упала. Мне хочется прыгнуть вниз, но страх побеждает. Козимо так и не спустился с дерева – я это точно знаю. Он был сильный. А я просидела на нем всего одну ночь. Или даже меньше.

– Эстелла, помоги!

Эстелла не отвечает, но я слышу ее голос внутри себя, и он говорит, что я должна справиться сама. Неужели я хуже какого-то толстого кота? Я закрываю глаза. Вокруг все становится черным-пречерным. Не видно ни Луны, ни Полярной звезды. Я так устала. Лучше уж я упаду и ударюсь головой – тогда меня отвезут в больницу и положат в одну палату с Эстеллой. Но от этой мысли становится еще страшнее. Эстелла и Филиппо – вот кто для меня важнее всего. И поэтому я не могу просто взять и сдаться.

«Никогда не сдавайся, – повторяю я про себя. – Никогда не сдавайся!» Я открываю глаза, отрываю ноги от ветки и соскальзываю в пустоту. Кажется, ветка черешни поддерживает меня, так что я отпускаю руки и прыгаю вниз.

Я падаю и падаю.

Я чувствую на лице свежий ветер.

Падать, оказывается, не так уж страшно. Внутри у меня все переворачивается, как бывает, когда катаешься на американских горках: страшно и вместе с тем весело. Я вспоминаю, как мы с мамой, папой и бабушкой фотографировались на американских горках. У нас с бабушкой растрепанные волосы, на фотографии мы получились с разинутыми ртами и раскинутыми руками, а зубы у бабушки были белые-белые (они у нее вставные). Она всегда поднимала руки, когда мы катались на аттракционах. Помню, как она кричала, но не от страха, и как, словно молния, щелкнула вспышка фотоаппарата.

Пока я падаю вниз, я словно вижу себя со стороны в свете этой молнии; словно это не я, а другая Мафальда падает вниз и смотрит мне прямо в лицо, и в ее глазах нет темноты.

И пока мы с ней падаем вниз, она говорит, что косички у меня задрались кверху, руки подняты, словно еще цепляются за ветку, а моя одежда раздувается от ветра. Оказывается, я такая смешная, когда падаю!

– Открой глаза! – говорит мне эта Мафальда. – Тебе понравится!

Я открываю глаза и вижу повсюду свет, а крокодилы теперь похожи на нарисованных и хлопают лапами. Бабушка, Равина, Эстелла, Филиппо, Оттимо Туркарет – все аплодируют. И еще Козимо и Виола. Все аплодируют тому, как ловко я спрыгнула с дерева, и все такие светлые и яркие, как будто это труппа цирковых артистов, а девочка, которая падает вместе со мной, смеется и указывает наверх, и я, прежде чем коснуться земли, смотрю на небо и успеваю пересчитать все звезды. Остались последние миллиметры – я это знаю, я чувствую.

Девочка, которая падает со мной, машет мне и, как луч, устремляется вверх, держась за веревочку невесть откуда взявшихся воздушных шариков; она пролетает над деревом, над школой и, долетев до Полярной звезды, играет ею в футбол, словно мячом. А между звездой и Луной на воротах стоит бабушка.

Но тут мои кроссовки касаются асфальта и колени упираются в землю, а за ними и все остальное: бедра, спина, плечи, волосы… Ладони обдираются об асфальт, и вот я уже лежу на нем, как целлофановый пакет, и руки и ноги ужасно болят, но вроде все цело. Серый туман в глазах остается прежним, а я поднимаюсь и зову кого-то из глубины, хоть и не могу вспомнить, кого именно, потому что на ум приходит лишь собственное имя.

– Мафальда! – доносится до меня издалека папин голос. В нем чувствуется отчаяние и боль, но точно сказать нельзя, пока он не подойдет ближе и я не почувствую папин запах. Папа громко распахивает калитку и бежит ко мне, с разбега падает на колени рядом со мной и крепко-крепко прижимает меня к себе.