В сексуальности была и пугающая сторона. Одной моей подружке отец сказал: «Смотри, не забеременей, а если это произойдет, иди ко мне – и я пристрелю тебя». Одной из моих двоюродных сестер пришлось выйти замуж, потому что она была беременна. Она шепнула мне, что парень шантажировал ее, добиваясь секса. Ее должны были выбрать королевой выпускного бала, и он сказал, что будет ее парой на празднике, только если она ему уступит. Он врал, что страдает от болезни под названием «голубые яйца», которая лечится только сексом.

Луис и Кэрол преподали мне самые важные уроки. Луис была полненькая, неприметная коротышка, единственным достижением которой были восемь лет идеальной учебы в нашей воскресной школе. Однажды утром в воскресенье она не появилась, и когда я заговорила об этом, наш учитель сменил тему. В течение какого-то времени никто не хотел мне рассказать, что случилось с Луис. В конце концов мне об этом рассказала мама. Луис забеременела от взрослого мужчины, с которым она занималась сексом. Он работал в магазине ее отца. Они поженились и жили в трейлере на южной окраине города. Ее исключили из школы, и в церковь она больше не ходила, по крайней мере до рождения малыша. Я больше никогда ее не видела.

У веснушчатой гибкой Кэрол была большая семья. Она подрабатывала у соседей, чтобы платить за обучение в старших классах. По вечерам, после работы, она приходила играть со мной. Однажды мы сидели на крыльце, и тут к ней подошла ватага парней и пригласила покататься. После некоторого колебания она согласилась. Спустя месяц беременная Кэрол вернулась к родным на ферму. Я волновалась за нее, потому что она рассказывала мне, что ее отец любит пускать в ход ремень и бьет своих детей вешалками для одежды. Мой папа посоветовал мне учиться на ошибках Кэрол и постараться не кататься нигде с парнями. Я буквально поняла его слова и спустя много лет все еще чувствовала себя некомфортно в машине с мужчиной, за исключением собственных двоюродных братьев.

В моем городке правила жизни для парней были предельно ясны. Предполагалось, что им должен нравиться секс и что ради этого они пойдут на все. Они могли надеяться на секс с распущенными девушками, а с порядочными – нет. По крайней мере не сразу, а лишь после того, как долго с ними встречались. Самая большая проблема для парней заключалась в том, где бы им набраться опыта и доказать, что они настоящие мужики.

Правила для девушек были гораздо сложнее. Нам рассказывали, что секс разрушит нашу жизнь и испортит репутацию. Нас воспитывали так, чтобы мы были сексапильными, но не сексуальными. Больше всего презирали тех, кто игнорирует парней, и бесчувственных недотрог. Очень трудно было найти золотую середину между соблазнительностью и умением держать дистанцию.

Правила, установленные для парней и девушек, разводили их по разные стороны баррикад, когда дело касалось субботних свиданий. Парни пытались получить то, что им хотелось, а девушки старались остановить их. Из-за этого многим приходилось нападать и отбиваться, и так было испорчено множество школьных вечеринок. Самой большой опасностью, подстерегавшей нарушителей этого правила, была беременность. Так было во времена, когда еще не было противозачаточных таблеток и легальных абортов. Сифилис и гонорея были самыми распространенными венерическими заболеваниями, и то и другое лечилось с помощью нового чудодейственного лекарства – пенициллина.

Открытая сексуальность и терпимость к подобным отношениям в обществе не считались ценностью. Беременным учительницам приходилось увольняться, как только «это было видно». Никто из моих подруг не признавался, что у них был с кем-то секс. В обществе было принято отрицать факт существования инцеста или изнасилования. Это была информация в стиле 18+.

Было много лицемерия. В моем городке жил один богатый мужчина, и все знали, что он «любитель клубнички». Мы, девчонки, окрестили его лобстером и старались держаться от него подальше. Но поскольку его семья была состоятельной, никто даже и не пытался помешать ему.

В моем городке гомосексуалистов безжалостно третировали. Одним из известных гомосексуалистов был сын протестантского священника. Однажды он совершил страшную ошибку, когда попросил одного парня поцеловать его. С тех пор для него начался сущий кошмар, никто не хотел иметь с ним дела, его дразнили. Слово «лесбиянка» я узнала только в колледже.

Изгои, например социалисты, коренные американцы или чернокожие, в маленьких городках подвергались гонениям и изоляции. Вывеска на здании ресторана «У нас есть право отказать в обслуживании кому угодно» использовалась для того, чтобы не допускать туда людей с другим цветом кожи. Взрослые рассказывали расистские шутки, и у них были расистские убеждения в отношении этнических групп, представителей которых они никогда не встречали. Мой отец предупреждал, чтобы я никогда не танцевала и не разговаривала с «неграми», когда поступлю в колледж, или с теми, кто, по моему мнению, принадлежит к низшему классу. Такие выражения, как «жидовские штучки» или «что-то у кого-то выцыганить», использовались повсеместно.

Преступлением было перевернуть баки с мусором или уличные туалеты в Хеллоуин. Входные двери в домах не запирались. Наш городской шериф в основном расследовал дела о пропавших домашних животных и случаи превышения скорости. Я свободно могла гулять до самой темноты, и мои родители совершенно не беспокоились. Самой большой психотравмой для меня было прочесть «Дневник Анны Франк» и понять, что где-то есть люди, которые могут быть так бесчеловечны.

Думая о своем детстве, я вспоминаю, как Марк Твен предостерегал: «Чем старше я становлюсь, тем более отчетливо я вспоминаю о том, чего никогда не было». Воспоминания скорее напоминают выполнение психологического теста Роршаха[15], а не процедуру открытия компьютерного файла. Они весьма избирательны и выявляют глубинные особенности характера человека. Конечно, у других людей все было по-другому, но жизнь в маленьком городке в моих воспоминаниях более размеренная и безопасная. Все друг друга знали. Иногда от этого становилось уютнее, а иногда из-за этого мир сжимался и казался более угрожающим.

Кейси, которая пришла ко мне на прием, училась в старших классах в школе, где было двести тридцать учеников. Она не была знакома с детьми своих учителей или с двоюродными братьями и сестрами соседей. Когда она встречалась с людьми, она не пыталась понять, каково их место в сложной системе взаимоотношений между соседями. Когда она покупала джинсы, то не думала, что продавец станет расспрашивать, как дела у нее в семье.

Кейси редко навещала дальних родственников, особенно после развода родителей. Они жили по всей стране. Большинство взрослых соседей работали. По вечерам люди больше не сидели у себя на крылечке, а предпочитали уединяться на заднем дворе дома, чтобы никто не мог наблюдать их частную жизнь. Кондиционеры способствовали семейной изоляции. В жаркие летние дни и ночи люди стали сидеть по домам, чтобы побыть в прохладе. Кейси больше знала о жизни знаменитостей, а не о соседях в доме рядом.

Кейси более агрессивно сопротивлялась родителям по сравнению с подростками в дни моей юности. Она орала на них, ругалась, обвиняла в том, что они пытаются ее контролировать, и грозила убежать из дома. Ее родители сносили такие открытые проявления гнева с большей терпимостью, чем предыдущие поколения взрослых. Я не знаю, были девушки моего поколения более бесправны или просто более счастливы. Иногда я думаю, что такая открытость – это прогресс, но когда я общалась с осторожными матерями, то была в этом совсем не уверена.