Лариса будет убита горем, ведь она очень полюбила Пола и Линду.

— Ты позвонишь ей? — спросил Карлос.

— Тебе не кажется, что она хотела бы услышать эти новости от тебя?

Карлос не мог ей позвонить. Ему и без того было слишком тяжело от воспоминаний. А если он позвонит и услышит ее голос… Забавно, что воспоминания Пола о Линде облегчали его боль, тогда как воспоминания Карлоса об их с Ларисой недельном романе не приносили ему ничего, кроме бессонницы и изжоги.

Боль в груди начала разрастаться. Вряд ли лекарства тут помогут.

— Учитывая то, как мы попрощались, думаю, это будет не очень удобно.

— С каких это пор «неудобство» тебя останавливает? Я слышал, что ты говоришь с гостьями отеля на довольно откровенные темы.

— Я ни с одной из них не спал.

Спал… Это слово звучало слишком грубо, оно было не способно описать все то, чем они с Ларисой делились, когда были вместе. Когда был с ней, он чувствовал… Он просто чувствовал.

Тяжело вздохнув, Карлос постарался вытолкнуть из головы эту мысль.

— Она не захочет со мной разговаривать, Хорхе, — сказал он.

Карлос протянул руку и взял с противоположного конца стола один из документов. Возможно, его двоюродный брат поймет, что он не хочет продолжать этот разговор. Но с Хорхе этот номер не прошел.

— А я думаю, что захочет, primo. Я думаю, что она очень хочет поговорить с тобой.

— А еще она хочет от меня большего, чем я могу ей дать, — отрезал Карлос. — Мой звонок только разбередит ее рану. Я прошу тебя сделать это. А теперь, если у тебя все, мне нужно работать.

Он начал перекладывать бумаги с места на место. Сначала Хорхе просто стоял, а потом подошел ближе к его столу.

— Чего ты боишься, primo?

— Кроме того, что не смогу вовремя подписать эти контракты?

— Ты знаешь, что я имею в виду Ларису. Я видел тебя, когда она была здесь. Она особенная.

Более чем.

— Я ничего не боюсь. У нас с Ларисой был недельный роман, который плохо закончился. Я этого не хотел, но так уж случилось. Жизнь продолжается.

Карлос надеялся, что в конце концов его чувство вины и сожаление исчезнут.

— Очень странно от тебя это слышать.

— Что это значит?

— Это значит, дорогой кузен, что Мирабель мертва.

— Я знаю, — отрезал Карлос.

Боже, почему, что бы ни случилось, Хорхе постоянно твердит ему о Мирабель?

— А Лариса жива, — сказал Хорхе. — Она жива и ждет твоего звонка.

— Нет, она жива и находится в Нью-Йорке, — ответил Карлос.

Даже если он позвонит ей, ничего хорошего из этого не выйдет. В конце концов она повесит трубку, и он снова почувствует пустоту.

— Звонок ее не вернет.

— Ты уверен?

— Там вся ее жизнь. Семья. Карьера.

— Ну и что?

— Она не вернется! — вскричал Карлос, стукнув по крышке стола. От вопросов Хорхе у него только усилилась изжога. Он вскочил на ноги и подошел к окну.

Карлос увидел желтый пляж, который встречался с кристально-голубой водой. Это был тот самый вид, которого он старался избегать на протяжении всего последнего месяца. Он будил в нем слишком много воспоминаний.

— Откуда ты знаешь? Ты у нее спрашивал?

Конечно же нет.

— Ты видел, как мы попрощались.

Лариса задавала Карлосу вопросы, на которые у него не было однозначного ответа.

«Неправда. Ты знаешь ответы на все ее вопросы», — подумал Карлос, закрыв глаза.

В течение последних трех недель внутренний голос дразнил его все больше и больше, подталкивая к нежелательным мыслям, прося его открыть двери, которые лучше держать закрытыми.

— Знаешь, я никогда не испытывал к ней такой сильной ненависти, как сейчас, — услышал он слова Хорхе.

— К кому?

Хотя Карлос и сам знал ответ. Конечно же не к Ларисе, ведь она не сделала ничего плохого.

— Я знаю, что не должен так говорить, потому что она была больна. Она требовала от тебя слишком многого. Я видел, как сильно ты любил ее.

— Она была для меня всем.

— Я знаю, и поэтому ненавижу ее. За то, что она была слишком больна, чтобы понять это, и за то, что, когда она умерла, ты так сильно изменился. Я ненавижу ее за то, что она превратила тебя в труса.

Карлос покачал головой:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Он не хотел говорить о Мирабель. В последнее время, когда он думал о своей покойной жене, перед его глазами сразу же всплывал образ Ларисы. Он вспоминал ее смех, ее невинную веру в чудеса. Он вспоминал ее глаза, когда она впервые увидела сенот, и ее выражение лица каждый раз, когда их тела сливались воедино. Каждое из этих воспоминаний причиняло ему нестерпимую боль, умоляя не прогонять их прочь. Возможно, Хорхе прав: он превратился в труса. Но неужели его двоюродный брат не понимает, что трусость — это единственное, что бережет его сердце, не позволяя ему разбиться на мелкие кусочки во второй раз. Ведь оно и так испещрено шрамами.

В конце концов, правда выиграла битву. Несмотря на всю ложь самому себе, на все стены, которые Карлос так отчаянно пытался возвести, Ларисе все же удалось проникнуть в его сердце. Где-то между тем мгновением, когда она открыла дверь своей виллы, и их ссорой на пляже, несмотря на все его попытки отгородиться от нее, он влюбился в эту женщину. Кто бы ни сказал, что истина делает человека свободным, он лгал. Боль Карлоса была сильнее чем когда-либо.

— Позвони ей, primo, — настаивал Хорхе.

— Я не могу. — «Не можешь или не хочешь?» В память Карлоса ворвались последние слова Ларисы. Она так отчаянно хотела, чтобы он признался в своих чувствах. — Она не вернется.

— Откуда ты можешь это знать?

Прежде чем Карлос успел ответить, на поясе Хорхе включилась рация.

— Проблема в зале, — произнес хриплый голос.

— Иди, — сказал Карлос двоюродному брату.

— Отправив меня выполнять поручение, ты не изменишь мое мнение.

— Иди.

— Хорошо, я уйду, но мы еще вернемся к этому разговору. К тому же нам срочно нужен свадебный координатор, потому что я не собираюсь каждые пять минут решать проблемы, то и дело возникающие в работе банкетной службы.

Хорхе потерпел неудачу. Карлос не желал говорить с ним о Ларисе. Что же касается свадебного координатора, генеральный директор сомневался, что любой из будущих кандидатов будет так же хорош, как женщина, которая уехала из «Ла джоя» несколько недель назад. Ее никто не сможет заменить.