Я не понял:

— Какой товарищ прошёл?

— Вы. Идите. Прошу.

Антоша нам в спины тихо сказал:

— У него в карманах еще много чего реально есть, я не уточнял, права не имею, потрогал только…

— Уточним, мы на всё право имеем, — сказал капитан на ходу и, доковыляв до задней дверцы, открыл её: — Товарищ сел!

Сам он вгрузился на переднее сиденье, ногами вперед, живот втащен с помощью рук. За рулем угрюмо крючился молодой прыщавый во все щёки милиционер без звёзд на мятых погонах.

— Заводи, сержант Пьянчужников!

Сержант злоственно прошипел в ответ:

— Я Пичужников, товарищ капитан, сколько раз повторять…

— Нет, ты Пьянчужников. Запойников, Похмелицын. Как ты на Дне милиции генералу китель облевал! Как же ты не мистер Блевайло?.. Тяпунец, Пьянец… Вчера, небось, пил бормотуху с Надькой? Засадил ей в подъезде по самые ушки?

Сержант нервно завёл мотор:

— А вот это вас не касается… Ну, пил — право имею в отгул… Куда?

Капитан безмятежно зевнул:

— Вот и воняет в машине, как в хлеву… В отдел, куда еще? Наше дело — людишек свозить на правёж. А там пусть разбираются.

— Может, сразу на Лобовое место? — решил я еще раз попробовать шуткой, но капитан искоса посмотрел через плечо:

— Смотри ты!.. Лобовое… Никто палачествовать не собирается. Мобильник есть?

— Да, есть.

— Дал сюда…

— Сюда никто не дал. Это моя, я принёс…

Жирновский с натугой шевельнул корпусом:

— Принес? Ты что, через леса шёл? Может, из Прибалтики?.. Разведчик?.. Пока вы нелегально находитесь на территории России и официально не опознаны, все ваши личные вещи — это вещдоки и имущество России, ясно? Дал мобильник сюды! — Он протянул через плечо перламутровую от жира руку, куда я вложил мобильник, помня наш семинар по ЧК: органы в России нельзя злить, сердить, нервировать, огорчать или возбуждать, потому что это может плохо кончиться, так как органы правопорядка всегда правы… Даже если собаку пихнуть палкой, то она укусит, а чего удивляться, если волк загрызёт?.. Лучше сразу делать, что они говорят, и пытаться дать кому-нибудь знать, где вы, чтобы вас могли спасти… Но как дать знать?.. Куда звонить?.. Папе Клеменсу в Мюнхен?.. Папа скажет: «Пойди в полицию…» — что еще может сказать честный бюргер?.. В посольство?.. И как звонить — телефон забрали…

Капитан, чуть поворачивая шеей под тройным оплывшим затылком, разглядывал мой мобильник и, увидев в зеркальце мой расстроенный вид, сказал потеплее:

— Да вы не переживайте. Правило такое. Ничего вашего не пропадёт. Человек разберётся, слово скажет… Вы ж не преступник, не мафия?

— Нет, какое там, — встревожился я. — Я лингвист, антифашист, языковедский… нет, не мафиист, не наркотист…

— Ну ить а я чего говорю?.. А зачем записи пишете? Что фиксируете?

— Слова, диалектизмы, идиомы…

— Аха, ебиомы всякие, хе… Ну, Майсурадзе во всём сечёт и волокёт. — Он понятливо мотнул головой и сунул мобильник в другой внутренний карман.

— Да вы ему человеческим языком объясните, он же инстранец, он вашего воровского жаргона не понимает! Или другой язык забыли? — вдруг раздраженно подал голос сержант, а в мою сторону пояснил: — Капитан говорит, что Майсурадзе всё понимает, во всем разбирается.

— А, ну да, извиняюсь. — Капитан виновато двинул потным загривком. — Тут с урками мать родную забудешь, не то что язык… Ты, Пьянчужка, к главному входу не сворачивай, там видео-шмидео сейчас понатыкано… нам этого не надо… останови у черного…

От этой реплики меня обдало холодком: почему не хотят?

— Почему не видео-шмидео? — решился я спросить, вспоминая «думу-шмуму».

Капитан хмыкнул:

— Так же лучше — никто не увидит. А вдруг ты шпион? Завтра все газеты напечатают.

— Как? Это же тайна?

— Тайн нет — от бабла всех пучит, что угодно куда угодно продадут… А так — никто не входил, никто не выходил… если всё еще миром уладится…

— А как еще? — полностью всполошился я.

— Ну, я не следователь, подробностей не знаю… что там и как… Так, с бухты-барахты, сказать не могу… Давай-давай, Пьянчужка, урежь перед тем шпингалетом, не видит, что ли, что милиция едет? Нет уважения к форме, правильно говорит полковник… Вышли все! — указал он мне плечом на дверцу, а сам начал процесс выволакивания брюха на свет божий (которого оно, кажется, стыдилось и не желало вылезать).

Сержант запер машину, угрюмо прочапал к зданию и распахнул разболтанную дверь, капитан двумя руками внёс туда свое пузо. За ним, самым последним и крайним, шёл я, думая, что такое барахта бухты?

Пахнуло табачным дымом и казармой (где я был раз в жизни, когда отказывался от военной службы в пользу цивильной, в госпитале санитаром, за что папа Клеменс называл меня «альтернативный немец», а дедушка Людвиг ругал трусом и саботёром).

На черной лестнице — людно и оживленно: кого-то куда-то вели, кто-то дробно бежал по ступеням, кого-то звали:

— Олежка! Олег! Ордера не забудь, захвати, у меня кончились!

На второй площадке в кружок курили какие-то люди в одежде панков, с красными и зелёными хохлатыми гребешками и гремящими браслетами.

— Что, перекур? — спросил у них, отдуваясь после каждой ступени, капитан.

— Отбегались на сегодня. Отчет писанём — и всё… А ты кого поймал? Аль-Капона?

— Вроде того. — Капитан, переваливаясь, как корабль в бурю, пыхтя и упираясь руками в колени, одолел последние ступеньки и косолапо двинулся по коридору; сержант тащился рядом со мной, я чувствовал спёртый запах алкоголя. — Вон, сам стоять изволит…

И капитан сбавил темп до почтительного минимума, хотя и так полз, как разлапистая черепаха. Он попытался чуть склониться, но живот не позволял лишних движений: только вперед и по инерции.

Около кабинета стоял улыбчивый светлоглазый человек лет шестидесяти, седой, подтянутый и ширококостный, в штатском, хорошо сшитом костюме. В руках он держал расчерченные бумаги, похожие на ведомости или анкеты.

— Кого ведёшь? Куда? — спросил он, а я уловил какой-то странный акцент (реализация «е» как «е»-открытого, слабая палатализация).

— К вам, Гурам Ильич, куда ж еще? Вот, из бюро цынканули — иностранец, мол, с регистрацией опоздал, листка нет, всё на плёнку снимает, записывает…

Полковник засмеялся:

— Что же он может в этом гадюшнике записывать?.. Этих бездельников-лоботрясов?.. Здравия желаю, Егор Павлович, как рыбалка прошла? Успешно? Господь миловал, не было дождя? — Это он перенес свое внимание на бодрого старика в форме, спешившего с папками; тот на ходу ответил: