Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Участница номер шесть, – говорит мужчина с улыбкой, как будто совсем недавно не пытался меня ослепить. – Меня зовут Сэм Спутник. Я официальный фотограф конкурса.
Рядом с Сэмом появляется еще одна фигура: мужчина-фейри с заостренными ушами, белыми веснушками, ярко-оранжевыми волосами и тоненькими завитыми усами. На нем светло-зеленый костюм, а там, где заканчиваются брюки, я замечаю изящные оленьи копыта.
– Глинт МакКриди, – представляется он, делая пометки в своем блокноте, пока смотрит на меня. Я так понимаю, он репортер. И, по-видимому, у него есть фамилия. Глинт мотает головой направо.
– Не могли бы вы отойти немного в сторону?
Я делаю несколько шагов с намерением уйти, но свет вспыхивает снова, заставляя меня замереть на месте. Я моргаю, чтобы избавиться от ярких пятен в глазах, и обнаруживаю, что Глинт МакКриди, нахмурив брови, все еще что-то строчит в своем блокноте, пока его взгляд перемещается с меня на бумагу и обратно.
– Может, уже прекратите? – говорю я сквозь зубы.
– Нам нужен ваш портрет, мисс, – сообщает Сэм Спутник.
– А мне нужно записать каждую деталь вашего наряда, – добавляет мистер МакКриди, хотя по его тону можно предположить, что он не слишком впечатлен увиденным.
Мистер Спутник поднимает свой шар-вспышку.
– Я предлагаю сделать еще один…
Я раздраженно отворачиваюсь только для того, чтобы столкнуться лицом к лицу с одетым в простую черную мантию юношей, который выглядит на несколько лет моложе меня.
– Могу я взять вашу сумку?
Я слишком ошеломлена, чтобы сделать что-то еще, кроме как отдать свои пожитки.
– Хорошо.
– А это? – Мальчик протягивает свободную руку к Подаксису, но я делаю шаг назад. Глаза незнакомца расширяются, как будто он только сейчас замечает, что то, что я держу, не очередная сумка. Он отдергивает руку как раз в тот момент, когда еще одна вспышка освещает половину моего лица. – Священный огонь святого Лазаро, что это такое? – спрашивает мальчик.
Я прижимаю Подаксиса к груди, прежде чем мой друг попытается отсечь мальчику пальцы.
– Не твоего ума дело. – С этими словами я удаляюсь, готовая проклясть любого, кто хотя бы попытается заговорить со мной, прежде чем я сумею собраться с мыслями.
К счастью, меня никто больше не беспокоит, так что я решаю осмотреться. Я нахожусь в комнате, которую мельком увидела в первую ночь, когда пришла сюда: устланный ковром проход, по бокам которого стоят скамьи. Полагаю, это и есть та часть церкви, где проходят церемонии. Как бы она ни называлась. Здесь тихо и немноголюдно. Дневной свет проникает только через витражные окна и открытую дверь. Стены светлые, а скамьи и балки над головой сделаны из темного дерева. Впереди я вижу накрытый тканью алтарь, свечи и небольшую жаровню, в которой горит маленький, но устойчивый огонь. За ним находится вырезанный из дерева рельеф с изображением ангелов, херувимов, нескольких зубастых животных, а в центре – человек с раскинутыми в стороны руками и ногами. Его конечности охвачены пламенем. Должно быть, это знаменитый святой Лазаро, которого так почитает эта церковь. Я все время ожидаю увидеть что-то зловещее, скрывающееся в тени, как, например, железные кандалы или плохо скрытое пыточное приспособление, свисающее со стропил, но ничего такого нет. Как и снаружи, внутри церковь выглядит довольно скромно. Слишком мирно для церкви с такой темной репутацией.
Я обращаю свое внимание на скамьи и вижу, что передние заняты предположительно другими участницами. С одной стороны прохода, по две на каждой скамье, сидят шесть девушек, а с другой я замечаю еще трех: две расположились вместе, в то время как третья осталась позади одна. Скорее всего, пары – это конкурсантки со своими компаньонками, так что я испытываю облегчение, поняв, что по крайней мере еще кто-то пришел без сопровождения. Каждая девушка сидит скромно и молчаливо. Некоторые поворачиваются в мою сторону, а одна даже улыбается, но по большей части мне оказан такой же холодный прием, как полуночное море.
Я выбираю пустую скамью между двумя занятыми и делаю все возможное, чтобы сидеть как леди. Мне требуется вся выдержка, чтобы не ерзать и не теребить одежду. На мне не было столько слоев ткани с тех пор, как отец послал меня добиться расположения принца Лунного королевства. Этим утром Надя проследила, чтобы я надела полный комплект нижнего белья: шелковые чулки, льняную сорочку, нижние юбки и жесткий корсет. Затем на меня натянули зеленую клетчатую юбку и белую кружевную блузку с нелепыми пышными рукавами. В отличие от того, как я предпочитаю носить мужскую рубашку, блузка застегнута на все пуговицы, а изумрудно-зеленый шелковый галстук образовывает аккуратный бант на воротнике. Чудо, что я вообще могу дышать. Засовывая палец под галстук, я пытаюсь немного ослабить его.
– Перестань ерзать, – шепчет Подаксис, пока садится рядом со мной на скамью. Несмотря на его предостережение, ему тоже, похоже, не по себе. Взгляд глаз-бусинок моего лучшего друга бегает по помещению, а передние когти нервно стучат друг о друга.
– Могу я хотя бы снять перчатки?
– Нет! Ты слышала, что сказала Надя. В официальных ситуациях перчатки просто необходимы.
– А эта ситуация официальная?
Он колеблется.
– Откуда мне знать?
Я оглядываюсь по сторонам. Судя по всему, другие девушки тоже в перчатках.
– Чертовы правила приличия, – бормочу я.
Одна из двух девушек, что сидят на скамье передо мной, с любопытством оборачивается. Прежде чем она переводит взгляд на Подаксиса, я замечаю лицо в форме сердечка и темные глаза. Такие же темные волосы заколоты под зеленой шляпкой с белыми пионами. Милая улыбка делает ее черты более привлекательными, когда незнакомка поворачивается к нам еще сильнее.
– Ты поступила очень умно, – говорит она голосом, который обычно можно услышать только к востоку от Третьей улицы. Значит, она из богатых. Когда я ничего не говорю, девушка добавляет: – Я имею в виду, было умно привести с собой домашнее животное.
– Домашнее животное!? – ахает Подаксис.
– Вообще-то он не животное, – говорю я.
Незнакомка игнорирует нас обоих.
– На прошлой неделе отец купил мне пикси фенек. Я так старалась, чтобы мне позволили привести ее. Но, как мы обе знаем, спорить – это грех. – Девушка серьезно смотрит на меня, словно я обязана понимать, о чем она говорит. Я ничего не знаю о грехе, а еще