Он бы установил душ, сделал приличную ванную комнату, но его беспокоил объём работ и стоимость – его контракт с галереей на этот год был, по сути, милостыней. Никакой работы у него не было. Всё же он поставил газовую колонку над раковиной.

В заключение, он поставил ещё одну кровать, односпальную, внизу, в комнату рядом с кухней, которая не использовалась. Он был уверен, что Серж захочет спать один.

Теперь оставалось только ждать: мальчик не приедет до июля.

Перед домом раздалось тарахтение мотоцикла. Джонатан услышал это из своей спальни. Мотоциклист посигналил, и мотор затих. Кто-то позвал Джонатана.

Когда молодой художник появился в саду, седок снял перчатки и шлем, расстегнул куртку и открыл калитку. Это был Симон. Сержа с ним не было

Нет, Серж был там. В переулке какой-то мальчишка, повернувшись лицом к байку, отстёгивал довольно маленький, но дорогой чемодан, который был прикреплён сзади. Возле колеса уже лежала большая синяя спортивная сумка с сильно изношенным ремешком.

Мальчик с длинными ногами, с длинной шеей, стройный и гибкий, как девочка. Дитя города и бетонных проспектов.

Джонатан смотрел на этого незнакомца, не решаясь показаться. Это был не Серж. Его шея, его сияющие предплечья иного оттенка, белого и нежного. Вьющиеся волосы свободно падают на воротник, длинная спина и чуть узкие плечи. Смотрелся он очень эффектно.

Джонатан, здороваясь, едва коснулся руки Симона и даже не улыбнувшись, вернулся с ним на кухню. Джонатана охватил ужас от мысли, что через несколько секунд Серж будет здесь, войдёт в эту дверь со своими новыми волосами, новым ростом и новым способом передвижения, в котором плечи, бёдра и руки обрели новое место.

Симона он не видел пару лет, а то и больше, но, как ни странно, письма, которыми они обменивались, установили между ними симпатию и близость, которых не было раньше. Симон, нынче женатый человек, казался теперь менее бесцветным и тупым. Симон пригубил белого вина, он был разгорячён поездкой – два с половиной часа от Парижа.

– Разве не запрещено перевозить…- запнулся Джонатан, представив Сержа на заднем сиденье мотоцикла.

– Даже не знаю, если честно... В любом случае, он ехал поездом, я подобрал его на вокзале. До тебя от города всего лишь пять миль! Знаешь, не так уж и далеко ты живёшь... Нет, он очень любит мотоцикл, по воскресеньям мы немного катаемся, будь его воля, он бы всю дорогу ехал со мной. Но со всем этим багажом вряд ли… Короче, не знаю, запрещено или нет.

Серж вошёл. Он смотрел прямо, не опуская глаз, но, казалось, избегал Джонатана взглядом. Он рассеянно пожал ему руку, затем положил на стол ярко-зелёный мотоциклетный шлем с красными и белыми полосами, с солнцезащитным козырьком и медной пряжкой на ремешке.

Он беспечно сел рядом с отцом. Он был расслаблен, с лёгким призраком улыбки, улыбкой гордости – ничего не значащим призраком. Джонатан был ошеломлён его красотой или тем, что он принимал за неё. Но почему Серж? Эта красота была чересчур... и эта атмосфера юности, это воздушное лицо, слишком ясное, какого не бывает у маленьких детей.

Больше и выше, но менее плотный. Бестелесный. Иллюзорный. Джонатан почувствовал себя разбитым, обрюзгшим, меченным болезнью и одиночеством. Он отвёл глаза, он был уверен, что в них не было взгляда, это лишь две грязные вещи, усталые и измученные, которые ничего не выражали, а лишь постыдно выглядывали из глазниц.

Он смешал виски с колой. Симон взял напиток и шумно поблагодарил. Его предплечья сильно выросли, и он набрал вес в талии.

– Ступай и унеси вещи, - сказал он Сержу. Мальчик послушно исчез вместе со старой спортивной сумкой и дорогим чемоданом.

Джонатан был удивлён тому, что Серж подчиняется; или, скорее, тому, что Симон, словно добродушный начальник, приказывает так естественно и легко ему – существу, которое должно было заставить его нервничать, напугать его, сделать его немым от страха, смирения и восхищения.

«Он не так уж сильно вырос», - подумал Джонатан. Это было первым впечатлением, потому что он поменял форму, поменял пропорции.

Но шаги по лестнице бежали быстро. Несмотря на свою ношу, Серж шагал через две ступеньки. Наверху воцарилась полная тишина: можно было услышать, как скрипит дверца шкафа.

«Он не заметил кровати внизу», - сказал себе Джонатан, - «либо видел, но не знает, что она для него. Он в замешательстве, он не распаковывает свой багаж – этот чемодан юного босса. Когда его отец уйдёт, он перенесёт всё вниз».

«Я бы не смог жить с этим ребёнком», - подумал он. «Не смог бы. И не могу».

Симон казался очень довольным жизнью.

Джонатан подлил виски, отметив, что ему ещё предстоит вести мотоцикл...

– Ерунда. Если флик попробует меня остановить, ему придётся за мной побегать, – небрежно ответил Симон.

Серж не спустился. Они заговорили о нём. Симон упомянул, что, с той поры как Серж узнал всё о мужчинах и женщинах, он стал очень скромным: запирается в ванной, даже чтобы руки помыть. Он изменился.

– Изменился не то слово, – продолжал Симон, – он же раньше ничего не стеснялся показывать, впрочем, как и все дети – до определённого возраста… Да и Барбара порой голая разгуливала по квартире, не стесняясь.

– Что ж, это нормально, – сказал Джонатан.

– Ну да. Хотя всякое бывало, – сказал Симон, посмеиваясь. – Знаешь, когда ему было шесть, или около того, я всё время жил у Барбары. Ну, почти. А теперь представь, стою я как-то в душе, и тут появляется этот пиздёныш, типа, папа, можно я зайду? Я его пустил – думал, он просто хочет поссать, а он хитро посмотрел на меня, а затем, бац! ни слова не говоря, как дёрнет меня за хер! Чуть не оторвал!

– И что ты сделал?

– Ну, понятно что, задал ему трёпку. Это как-то нечаянно вышло, но ведь, боже мой, боль была адская. Ублюдок мелкий, что он мог понимать… но больше он так не делал, можешь мне поверить. Ты бы знал, как больно могут сделать дети, если постараются. Настоящий шок, аж до слёз.

– Шок, потому что ты