И ведь не расскажи мне Куропаткин, как правильно подавать на Георгия, сколько бы людей могло мимо него пролететь! А так я просматривал представления, отправлял на доработку те, где не хватало героической фактуры, а где-то… Делал себе пометки, какую роту или взвод нужно проверить лично. А то в некоторых, уж слишком героических, явно требовалось что-то делать с командиром, а в других, где все было слишком рутинно и буднично, наоборот, стоило поискать кандидатов на повышение.

В течение дня прерывался всего один раз — когда ко мне заглянули наши спасенные пленники, чтобы в деталях рассказать, как именно их повязали.

— Простите, Вячеслав Григорьевич, — Врангель посыпал голову пеплом. — Я ведь сразу понял, что Самсонов меня слушать не будет, но вспылил, полез на него… А смог бы сдержаться, хотя бы сам успел вернуться.

— Будешь умнее в следующий раз, — я подвел единственный возможный итог.

— Буду, но… Неужели мы теперь на поддержку кавалерии положиться не сможем?

— Почему? — вот теперь я не понял.

— Так Самсонов меня ославил среди наших за дерзость. Могут бойкот объявить.

— То есть им прикажут помочь нам в наступлении, а они останутся на месте?

— Приказ выполнят, но… Это же по-разному можно сделать. Вы понимаете?

Я понимал.

— Даже Мищенко больше не поможет? — спросил я.

— Вы с ним дружны, тут по-разному может быть, — Врангель опустил взгляд. — Если прикажете, я попрошу перевода. Меня вернут в Польшу, а вы сможете снова нормально сражаться.

— Нет, — сразу отмел я. — Во-первых, ты выполнял мой приказ, и я от своих слов отказываться не буду. А во-вторых, мы своих не бросаем.

— Но тогда как? У вас теперь корпус, разве вам хватит всего двух сотен казаков?

— Не хватит, но… В крайнем случае, наберем добровольцев, — я быстро нашел решение. — Запишем вольноопределяющимися, а коней да оружия у нас хватит.

— Но даже добровольцам нужно платить. И на довольствие могут не поставить. У вас хватит денег? — Врангель подобрался.

— С деньгами мы решим, — я задумался и кивнул сам себе. — Точно решим. Вопрос в другом: сможешь ли ты собрать достаточно добровольцев?

— Это точно не проблема, — Врангель широко заулыбался. — Попрошу всех наших написать письма, да и сам брошу клич. Под ваши-то знамена, ваше высокоблагородие, люди сразу потянутся.

— Да? — я тоже улыбнулся. — А мне вот намекнули, что с офицерами для меня, наоборот, проблема.

— Так то офицеры! А казаки вас уважают!

В общем, с Врангелем мы договорились — сотник впервые после освобождения из-под стражи выдохнул, осознавая, что жизнь не то, что не кончена, а лишь начинает набирать обороты. Ну, а я начал разбираться теперь уже с фельдшером Короленко.

— Вернули наш поезд, — первым делом доложил тот. — Я лично проследил, как его перегоняли на запасные пути поближе к нам. Потом прислал наших нестроевых с санитарами, чтобы там внутри прибраться. И вот еще составил список: что у нас там хранилось из медицинских припасов раньше, а что теперь пропало без следа.

Я взял бумагу, там было больше сотни позиций: бинты, одежда, всякие порошки, посуда, приборы и инструмент. Много всего у нас было и почти ничего не осталось.

— Соберите новый припас из того, что есть при полевых частя, — решил я. — А с остальным я разберусь. Это же ляоянский госпиталь нас обчистил?

Некрасиво вышло, но я был уверен, что мы с Вреденом сумеем найти общий язык, и нам все оперативно вернут. Возможно, даже с запасом.

— Поезд собирались отдать Красному Кресту, так что за порядком там следил начальник госпиталя, к которому нас приписали. Некто Виктор Семенович Стелин.

Я сначала замер — никак не получалось вспомнить, откуда же я знаю это имя. А потом вспыхнуло: это же тот самый доктор, к которому ушла моя бывшая дама сердца. Даже забыл, что они могут быть где-то рядом, и вот как судьба столкнула. Ну… Если монументальную Венеру я был готов уступить без боя, то вот бинты Стелину придется вернуть. Мой кулак сам собой сжался, но я удержал себя в руках… Завтра же прием: попробую сначала решить дело миром, и только потом уже можно будет делом напомнить некоторым, что воровать у армии — это не самая безопасная идея.

Прием… Я неожиданно осознал, что еще вчера думал о нем как о вынужденной трате времени, но всего за день все сильно изменилось. Во-первых, история с доктором, во-вторых, необходимость проверить свои отношения с Мищенко, в-третьих, те обещанные Куропаткиным штабные… Как я вчера их назвал? Желторотые юнцы? Идиот. Вот день посидел в бумагах, разбираясь в огромном хозяйстве не такого уж и большого корпуса, успел всего ничего и сразу же осознал, как мне не хватает свободных рук, которые могли бы снять с плеч эту махину.

Прием… А мне ведь еще и княжну Гагарину нужно будет убедить сходить на свидание с Шереметевым! И когда я взял моду давать такие нелепые обещания?

* * *

Анна Александровна Нератова приехала на Дальний Восток в забитом до самой макушки поезде. Впрочем, это в грузовых или вагонах-теплушках было не протолкнуться, в ее же купе вообще не было посторонних, а горячее и чай подавали строго по расписанию. Самостоятельное путешествие оказалось не таким страшным, как она опасалась.

Вообще, у девушек в Российской империи было не так много возможностей выбраться из дома. Бал, Красный Крест, выйти замуж — вот, собственно, и все. Нет, еще оставались революционерки, которые получали свободу, бросив адскую машинку под колеса очередной кареты, но Анне этот путь был не по душе. Она верила, что способна создавать, а не разрушать.

И у нее были для этого возможности. Дочь и сестра сразу двух акционеров Общества Путиловского завода, она с самого детства читала не только книжки, но и бумаги с отчетами правления, которые лежали по всей их квартире. Кто-то первым запоминает адрес красивого мальчика по соседству, Анна же с детства зазубрила — Михайловская площадь, дом 4/6. Пару раз, когда еще маленькой она терялась, именно сюда ее отводили подтянутые и улыбающиеся жандармы.

И вот пришло время, когда она придумала не очередную шалость, а как принести пользу семье. Семейному делу, где все давно было не очень хорошо… Некоторые считали, что