поблагодарил ее за то, что она спасла его от праздных игр, пока остальные тяжело работали, добывая жемчужины из вымысла. Пятьдесят часов работы над воздушным змеем отца лежат в четырех футах от Нилая, но их никак не достать. Она хочет его унизить. В нем закипает ярость.

— Могу я получить обратно свой чертов блокнот? Пожалуйста?

Подобное слово для мисс Гилпин как пощечина. Ее взгляд останавливается, и она объявляет войну:

— Это дисциплинарное взыскание. Ты выругался при учителе. Что скажут на такое твои родители?

Нилай застывает на месте. Мать сокрушит его одним могучим ударом, как при забое jhatka[28].

Мисс Гилпин проверяет часы. Уже слишком поздно отсылать ученика к директору. Ее молодой человек заедет за ней через десять минут. Вместе они посмеются над упрямством этого индийского мальчика с его блокнотом, исписанным иероглифами. Как он настаивал, что это не игра. Она превращается в опору власти.

— Я хочу, чтобы ты пришел сюда завтра утром, до первого звонка. Тогда мы поговорим о том, что ты наделал.

У мальчика стучит в висках кровь, горят глаза.

— Ты можешь идти. — Ее брови слегка приподнимаются, отдавая команду. — До завтра. Ровно в семь утра.

ЕМУ НУЖНО ПОДУМАТЬ. Нилай пропускает автобус и отправляется домой пешком. Стоит прекрасный день, Центральная Калифорния странным образом имитирует рай — двадцать один градус, чистое небо, в воздухе густые запахи лавра и эвкалипта. Нилай плетется по своему стандартному маршруту вдвое медленнее обычного, мимо скромных бунгало среднего класса, за которые люди скоро начнут отдавать по полтора миллиона только для того, чтобы снести их и все построить заново. Ему надо составить план. Он выругался при учителе, старая прекрасная жизнь разбилась от единственного ужасного слова. Неуважение со стороны белых людей искалечит отца. «Терпение, Нилай. Сдержанность. Помнишь? Помнишь?» Слух пойдет и по общине индийских экспатов. Мать умрет от позора.

Нилай идет по папиллярным виткам засаженных деревьями улиц, этот район с трех сторон окружен тремя шоссе. За четыре квартала от дома мальчик решает срезать через парк, там он ходит, когда родители заставляют его выйти погулять. Дорога вьется среди низко нависающих encinas[29] с фантасмагорическими ветвями, которые растут здесь с тех пор, как Калифорния была самым дальним аванпостом Испании. Раньше Нилай замечал этот вид только в кино, если вообще замечал: исполины Шервуда, специальные леса, пугающие пилигримов и бросающие вызов изгнанникам. Когда Голливуду нужны деревья, он обращается к самому главному широколиственнику, а тот всегда со всем справляется.

Они манят, причудливые, грезоподобные, искривленные. Одна огромная ветка клонится к земле так, словно хочет прилечь и отдохнуть. Один прыжок, и с нее Нилай взбирается на насест, где располагается так, будто ему снова семь. Там он критически оценивает свою разрушенную жизнь. С высоты этой безумно нависающей ветки, глядя на тротуар, где два ребенка гоняют палкой камешки, а горбатая седая женщина выгуливает таксу, Нилай видит весь этот ужас глазами мисс Гилпин. Она имела право вынести ему выговор. И всё же украла его собственность. Вся катастрофа отсюда, с этого «вороньего гнезда», кажется, как бы выразилась мисс Гилпин, морально двойственной.

Нилай видит, как на извилистых дубовых ветвях сидят два мальчика из «Сепаратного мира». Наблюдает, как они играют в свои белые, богатые игры любви и войны на собственном дереве высоко над рекой. Далеко внизу коричнево-зеленая калифорнийская земля качается каждый раз, когда ветер колышет ветки. Нилай почти ничего не знает о мире своих родителей, но одно в нем точно, как математика. Для индусов позор хуже смерти. Мисс Гилпин уже могла позвонить им, рассказав обо всех подробностях преступления. Голова пульсирует от одной только этой мысли, на языке привкус металла. Нилай слышит, как его мать воет: «Ты позволил этой женщине с крысиными волосами унизить всю свою семью?» Скоро вся далекая страна, с ее тетками, дядьями и кузенами, будет знать о том, что он натворил.

А его несчастный отец, который за годы научился быть невидимым, только чтобы жить и работать в Золотом штате? Он посмотрит на Нилая в ужасе, не понимая, откуда в его ребенке столько высокомерия, если он решил, что можно огрызнуться на представителя американской власти и после этого выжить.

Нилай смотрит на дорогу из дубовой крепости, его разум, как масса запутанного кода. Тут в нем проносится идея, мимолетный образ легкого мира. Если он слегка поранится, то, возможно, получит немного сочувствия. Нельзя бить раненого ребенка. По затылку бежит завораживающий холодок, прямо как во время просмотра старой «Сумеречной зоны». Идея безумна. Ему надо собраться с силами, пойти домой и принять наказание. Он выглядывает из-за листвы, чтобы посмотреть на красивый вид, последний за долгое время. Родители посадят его под домашний арест на месяцы.

Нилай вздыхает. Делает шаг вниз, чтобы слезть на землю. И поскальзывается.

Годами он будет думать, не дернулись ли тогда ветки. Не решило ли дерево все за него. Сучья бьют во время полета вниз. Швыряют туда-сюда, как шарик в пинболе. Земля подскакивает вверх. Он падает на бетонную дорожку, удар приходится на копчик, отчего ломается основание позвоночника.

Время останавливается. Нилай лежит на разбитой спине, смотрит вверх. Купол над ним парит, как расколотая скорлупа, готовая разлететься на куски. Тысяча — или даже тысяча тысяч — ветвящихся отростков, увенчанных зеленью, простирается над мальчиком, то ли с мольбой, то ли с угрозой. Кора распадается; древесина становится прозрачной. Ствол превращается в ширящийся метрополис, сети сочлененных клеток пульсируют от энергии и жидкого солнца, вода поднимается по длинным тонким тростинкам, они собираются в кольца, а те, в свою очередь, — в трубы, которые гонят растворенные минералы по сужающимся туннелям прозрачных веточек и дальше, наружу через дрожащие на ветру кончики, пока прямо внутри них сотворенные солнцем питательные вещества откладываются про запас. Колоссальный, растущий, вздымающийся космический лифт, состоящий из миллиарда независимых частей, запускает воздух в небо и хранит небо глубоко под землей, отделяя возможность от пустоты: это самый совершенный пример самопишущегося кода, который когда-либо видел Нилай. А потом его глаза закрываются от потрясения, и он отключается.

ОН ПРИХОДИТ В СЕБЯ через несколько дней, связанный ремнями и зажатый в тисках. Трубки сковывают его руки и ноги. Два валика прижаты к ушам, фиксируя голову. Нилай не видит ничего, кроме потолка, а тот вовсе не синий. Он слышит, как мать кричит: «Он открыл глаза». Не может понять, почему она все повторяет и повторяет эти слова, всхлипывая так, будто случилось что-то плохое.

Нилай лежит в облаке наркотического