же приятно было пить чай на лугу (первый пикник Лоры) или исследовать речные заросли на берегу, или спокойно сидеть в лодке и читать, когда все остальные заняты. Несколько раз дядя брал детей покататься на лодке; они отправились вверх по течению, и русло становилось все уже и уже, а берега все ниже и ниже, пока не стало казаться, что лодка скользит по зеленым полям. В одном месте они проплыли под мостом, таким низеньким, что детям пришлось лечь на дно лодки, а дяде опустить голову между колен, так что она тоже едва не коснулась дна. Лоре этот мост не понравился, она все время боялась, что лодка застрянет под ним и они никогда не выберутся. Каким облегчением было выскользнуть из дальней арки и увидеть серебристые ивовые листья на фоне голубого неба, таволгу, кипрей и незабудки!

Дядя здоровался с мужчинами, работавшими в полях на берегу, обменивался с ними замечаниями о погоде, но не часто обращался к ним по имени, потому что они не были его близкими соседями, какими приходились друг другу все ларк-райзские батраки; и даже фермеры в этом странном месте являлись не полноправными хозяевами, как в деревне, а обычными людьми, которые кормились сельским трудом, поскольку фермы, окружавшие Кэндлфорд, были гораздо меньше.

В один из первых дней каникул дети отправились собирать урожай в поле одного из дядюшкиных клиентов, и их участие в работе, после того как они притащили в повозку несколько снопов, свелось к тому, что они улеглись в тени живой изгороди, охраняли банки с пивом и корзины с обедом и время от времени принимались играть в прятки у штабелей, а нескольким счастливчикам удалось прокатиться на вершине груженой телеги.

Детям дали с собой ланч, который они съели в поле, но когда пришло время вечернего чая, жена фермера пригласила их на такое чаепитие, какое Лоре и не снилось. Им подали яичницу с ветчиной, кексы, булочки, томленые сливы, сливки, джем, желе, сладкий творог со сливками; стол был накрыт в огромной, величиной с весь их ларк-райзский дом, кухне с тремя окнами и подоконными сиденьями, прохладным, выложенным каменными плитами полом и камином в углу величиной с Лорину спаленку. Неудивительно, что мистеру Партингтону так нравилась эта кухня, что его жене, по ее словам, никогда не удавалось заманить его в гостиную. После того как он вернулся в поле, миссис Партингтон показала детям эту самую гостиную – с зеленым с розовыми розами ковром, фортепиано и мягкими креслами, разрешила пощупать мягкий, длинный ворс плюшевой обивки, полюбоваться картиной, на которой был изображен верный пес, охраняющий могилу хозяина, и большим альбомом с фотографиями, который, когда к нему прикасались, проигрывал коротенький мотив.

Затем Нелли должна была исполнить что-нибудь на пианино, потому что в те времена ни один дружеский визит не считался завершенным без музыки. Люди говорили, что Нелли хорошо играет, но Лора об этом судить не могла, хотя и восхищалась ловкостью, с которой пальцы кузины летали по клавиатуре.

Потом дети плелись в сумерках домой, трещал коростель, в лицо летели майские жуки и мотыльки, а когда они входили внутрь, то увидели, как один за другим гаснут огни города, похожие на золотые цветы. Никто не стал ругать их за то, что они припозднились. На кухонном столе стоял компот, в печи – рисовый пудинг для тех, кто проголодался, и всем полагалось по стакану молока. Но даже после этого детей не отправили спать, и они пошли помогать поливать сад, а дядя велел всем снять обувь и чулки и направил на них шланг. В результате платья, нижние юбки и панталоны промокли; но тетушка лишь велела все это свернуть и убрать в шкаф под лестницей, ведущей на чердак. В понедельник за вещами для стирки должна была прийти миссис Лавгроув. Как удивительно тут вели хозяйство!

Каждые несколько дней Лора и Эдмунд, выходя в город, по просьбе тетушки Энн навещали тетушку Эдит, чтобы та «не обижалась, что ею пренебрегают». Дядя Джеймс занимался своими делами; девочки уехали в гости, и даже самой тетушки Эдит зачастую не было дома: она ходила по магазинам, в швейный кружок или к портнихе. Тогда Берта проводила детей прямо на кухню и давала им по чашке молока, чтобы задержать их, ибо, хотя в присутствии взрослых служанка была настолько молчалива, что ее считали недалекой, при младших она становилась разговорчивой. Что Молли или Нелли думают о таком-то и таком-то происшествии, случившемся в городе? Чем занимался мистер Снеллгрейв, когда свалился с той каменной лестницы? Вам не кажется, что он туговат на ухо? Она слыхала, хотя до сведения хозяина этого доводить не следует, будто мистер Снеллгрейв каждый вечер наведывался в «Корону» пропустить стаканчик, а он ведь помощник церковного старосты и все такое. Возможно, Молли права и ступени в самом деле были скользкими после ливня. Но поневоле задумаешься! А слышали ли дети, что ее светлость устраивает в Бартонсе один из этих новомодных базаров? Он пройдет в картинной галерее, и все желающие, у кого есть шесть пенсов, могут там побывать; но леди ожидает, что они что-нибудь купят – вязаную шаль, тарелку с ручной росписью, подушечку для булавок, баночку для выпавших волос, – все это было пожертвовано джентри для продажи в пользу язычников.

– Нет, не кэндлфордских язычников. Придержи-ка свой язычок, юная Нелл. Чужестранных чернокожих язычников, что ходят голышом. Я рассчитываю, что миссис пойдет и ваша мать тоже, и некоторые из вас. Говорят, чай там будут продавать по шести пенсов за чашку. По мне, так грабеж, да и только! Но есть и такие, кто заплатит целый фунт, лишь бы попасть в Бартонс, не говоря уж о том, чтобы сесть и выпить чаю со знатью.

Берта не чуралась и школьных сплетен. Она проявляла большой интерес к детским ссорам, чайным вечеринкам и каникулам.

– Ну и ну, невероятно! Я просто поражаюсь! – восклицала она, внимая самой пустой болтовне, запоминала и еще долго комментировала услышанное, даже когда ссора бывала улажена, а вечеринка всеми забыта.

Несмотря на расплывающуюся фигуру и седеющие волосы, было в Берте нечто ребяческое. Она беспрекословно слушалась хозяев, но наедине с детьми, которых, по-видимому, считала равными себе, бывала шумлива и фамильярна. Эта женщина так радовалась всякому пустяку и так легко поддавалась внушению, что, кажется, была не способна принять решение ни по одному вопросу, пока ей не дадут подсказку. А еще она имела обыкновение порой сболтнуть лишнее, повинуясь порыву, а потом умолять, чтобы собеседник никому этого не передавал.

– Опять я