в школе соседнего села. Но вместе с тем испытывали неловкость, поскольку знали, что их отцы голосовали за либералов, учительница же надела ярко-синюю розетку консерваторов, что свидетельствовало о ее солидарности с домом священника и помещичьей усадьбой, а не с деревенскими жителями. Детям было запрещено надевать одежду малинового цвета, олицетворявшего дело либералов, но большинство из них держали в карманах красные лоскутки, чтобы прицепить их к груди по дороге домой, а две-три самые смелые девочки вплели в волосы красную ленту. Кроме того, учительница имела право смотреть в окно, чего детям не дозволялось, и она вовсю пользовалась своей привилегией, вставая на цыпочки, чтобы открыть или закрыть створку либо поправить штору каждый раз, когда слышались голоса. В очередной раз приблизившись к окну, учительница оглянулась на учеников и произнесла:

– Сейчас спокойно идут на выборы два почтенных господина; и, как вы можете догадаться, они проголосуют за закон и порядок. Жаль, что в этом приходе больше нет таких, как мистер Прайс и мистер Хикман (это были помощник священника и садовник сквайра).

Все лица зарделись, а рты угрюмо поникли, ведь самые сообразительные восприняли это как упрек в адрес своих отцов; но все их негодование испарилось, когда в три часа учительница заявила:

– Полагаю, нам пора заканчивать. Вам лучше вернуться домой пораньше, ведь сегодня день выборов. – К сожалению, она прибавила: – Вы можете столкнуться с пьяными.

Но самым запоминающимся для Лоры был день, когда на освящение расширенного церковного кладбища приехал епископ, который обошел его в своем одеянии с пышными батистовыми рукавами, держа перед собой крест, в руках книгу, а за ним следовало духовенство округа. Школьников в парадной одежде построили там же, чтобы они наблюдали за обрядом.

– Хорошо вот так отдохнуть от школы, – заметил кто-то, но для Лоры эта церемония оказалась лишь прелюдией.

По какой-то причине после того, как другие дети ушли домой, девочка задержалась, и учительница, которую все-таки не пригласили на чаепитие в дом священника, как она рассчитывала, провела ее по церкви и рассказала все, что знала о ее истории и архитектуре, а затем пригласила к себе домой пить чай.

Учительнице был предоставлен небольшой двухкомнатный коттедж, примыкавший к школе, обставленный школьным руководством так, как, по его мнению, подобало особе ее звания. «Весьма комфортабельный дом», – утверждалось в опубликованном школой объявлении о вакансии, однако новой обитательнице жилище это должно было показаться довольно убогим. В гостиной на первом этаже имелись обеденный стол, четыре стула с плетеными сиденьями, какие до недавней поры можно было видеть в спальнях, сервант с беломраморной столешницей, отвечавший за роскошь, и плетеное кресло у камина, отвечавшее за комфорт. Плиточный пол был частично покрыт коричневым ковром.

Однако мисс Шеперд обладала «художественным вкусом», и ко времени Лориного визита эта комната уже преобразилась. Голый сосновый стол, стоящий в центре, был накрыт зеленой саржевой скатертью, отделанной бахромой с бамбошками; спинки плетеных стульев украшены связанными крючком салфетками, прикрепленными голубыми бантиками, а плетеное кресло – подушками и кружевной накидкой. Стены были так увешаны картинами, фотографиями, японскими веерами, вязаными кармашками для писем, подушечками для булавок и другими рукодельными творениями нынешней жилицы, что, как говорили дети, «яблоку было негде упасть».

– Как думаешь, удалось мне навести тут уют, милочка? – поинтересовалась мисс Шеперд, после того как гостья осмотрела гостиную и выразила подобающее восхищение каждым образчиком рукоделия учительницы. И Лора искренне согласилась, ибо комната показалась ей верхом элегантности.

Это было ее первое приглашение на взрослое чаепитие с печеньем и джемом – и джем еще не был намазан на хлеб, как дома, но ей самой надо было ложкой положить его к себе на тарелку и намазать так, как это делал для нее отец. После чая мисс Шеперд поиграла на фисгармонии и показала Лоре свои фотографии и книги, а в конце подарила ей книжку под названием «Сострадательные дети» и немного проводила до дома. В какое же волнение пришла девочка, когда учительница, прощаясь, сказала ей:

– Что ж, полагаю, мы все-таки неплохо скоротали время, Лора.

Тогда Лоре, судя по всему, было лет одиннадцать-двенадцать, она принадлежала к числу «старших девочек», помощниц мисс Шеперд, и уже не подвергалась травле. Игры к той поре стали менее грубыми, издевательства более редкими, потому что старшие дети, изводившие Лору в ранние школьные годы, окончили ученье, а среди сменивших их ребят задир не было. Цивилизация мало-помалу обтесывала их.

Но Лорина жизнь облегчилась еще раньше, после того как в школу поступил Эдмунд, ибо его привечали больше, чем ее; кроме того, он умел драться и, в отличие от большинства других мальчиков, не стеснялся, когда его видели с сестрой.

Часто они с Лорой шли в школу полевой тропинкой, проходившей мимо ручья, протекавшего у кромки соснового леса, где ворковали лесные голуби. Перепрыгнув через узкий поток, можно было навестить «могилы». Могил было две, они размещались рядом друг с другом в густой тени сосен, и надписи на надгробиях гласили: «В память о Руфусе» и «В память о Бесс». Брат с сестрой отлично знали, что Руфус и Бесс были любимыми гунтерами бывшего владельца поместья, однако предпочитали воображать, что это человеческие существа – возможно, влюбленные, которые при жизни часто встречались в этом глубоком, таинственном сумраке.

В другие дни Лора и Эдмунд спускались по берегу ручья к воде, чтобы нарвать жерухи и незабудок, построить запруду или наловить руками мальков. Но частенько они брели вдоль берега, не замечая ничего вокруг, поглощенные обсуждением какой-нибудь прочитанной книги. Брат и сестра были заядлыми читателями, хотя книг у них было мало и попадали они в дом случайно, без разбора. Это были томики из школьной библиотеки – конечно, лучше, чем ничего, и все же приторные, сентиментальные книжки из тех, что выдают в награду в воскресной школе, особого впечатления не производили. Однако у отца имелось несколько книг, некоторые издания одалживали соседи, и среди них были романы «уэверлийского цикла» Вальтера Скотта. Одной из первых книг, с большим интересом проглоченных Лорой, стала «Ламмермурская невеста». Она обожала мастера Рэвенсвуда, его мрачную, надменную красоту, развевающийся плащ и меч, разрушенный замок на высокой скале у моря, верного слугу Калеба и забавные уловки, на которые тот пускался, чтобы скрыть бедность своего хозяина. Девочка читала и перечитывала «Невесту», время от времени погружаясь в ее мир, пока вересковые холмы и пустоши Шотландии не сделались для нее такими же родными, как здешние бескрайние поля, а лорды и леди, солдаты, ведьмы и старые слуги – такими же знакомцами, как простые крестьяне, ее соседи.

В семь лет «Невеста» произвела на Лору