Лукаш невесело улыбнулся.

– Поедешь в тихое место, куда-нибудь в Подмосковье… Или в Карелию. Можно даже в Финляндию, если захочешь. Выспишься, придешь в себя, а потом…

– На списание? – спросил с улыбкой Лукаш. – На пенсию?

– А что тут плохого? С сохранением оклада. Я бы все бросил и ушел, честное слово… – Петрович попытался изобразить на лице восторг по поводу такого завершения своей карьеры, но получилось у него не слишком хорошо. – Сейчас поедем в наш офис, тебя глянет Капрельянц, перевяжет, подберет приятный коктейль из спецсредств… Выспишься, а завтра…

– В отель, – сказал Лукаш.

– Что? – не понял Петрович. Или сделал вид, что не понял.

– Поехали в отель, – Лукаш потер ладонью лоб. – Ты же сука жестокая, урод непробиваемый… забыл? Какого черта тебе возиться с подраненным подчиненным… С подчиненным подраненным… Не выходи из образа, Петрович. И не делай из меня идиота, очень тебя прошу.

– В каком смысле – идиота?

– В прямом. Если бы ты и вправду хотел меня отправить домой на лечение и реставрацию, то все это мы бы оговорили заранее. Если меня сейчас убрать из игры…

– Какой игры? – быстро спросил Петрович.

– Из твоей, Петрович, из твоей. Из той, в которой ты меня использовал втемную, как последний гад… – Лукаш подмигнул Петровичу, тот прищурился, но взгляда не отвел. – Я грохнул генерала – отлично. Насколько я от этого в восторге – никого не волнует. Но мы с тобой оба знаем, что убрать генерала можно было чисто и спокойно, без близкого контакта и всей этой мелодрамы с самострелом.

– Это твоя идея, между прочим, в руку стрельнуть, – напомнил Петрович.

– Моя, я знаю. Но ведь можно было просто прийти туда незаметно, расположиться на опушке напротив дома, дождаться, когда Колоухин выйдет на крыльцо… Или пройти в дом ночью и, прирезав генерала, забрать все документы и файлы… Или даже самого генерала выкрасть и всласть запытать в укромном месте… под запись, чтобы остальным перебежчикам и предателям неповадно было. Не так?

– Так, – кивнул Петрович.

– Но ты выбрал самый нелепый способ. И это что-то должно значить? Должно значить и то, что все это я провернул в тот день, когда бравые американские пилоты рвали в клочья статую Свободы. И то, что ты так ласково сейчас затеял со мной разговор, проявил такую заботу и участие – тоже что-то означает. Я тебе нужен, ведь так, Петрович? Ты для меня уже что-то придумал?

– Как тебе сказать, Миша…

– Прямо и скажи, – устало произнес Лукаш. – Сейчас не можешь – отвези в отель, я там буду в центре внимания – и ранен, и человека убил… Все бросятся ко мне с расспросами, а я буду высокомерен и многозначителен… И через пару дней… или когда там будет нужно, ты меня и проинструктируешь, выдашь либретто, ознакомишь со сценарием… Так?

Петрович ничего не сказал.

– Так, Петрович, так! – Лукаш заставил себя засмеяться.

– Так, – сказал Петрович.

Напиться как следует Лукашу ночью не удалось. Капрельянц, к которому Петрович Лукаша все-таки отвез, вкатил Михаилу несколько кубиков какой-то смеси и только потом предупредил, что с алкоголем эта штука напрочь несовместима. И если бы просто головная боль или почти привычная тошнота, так нет же. Двадцать граммов водки – и нести тебя, милый, будет дальше, чем видишь. В тридцать три струи, не считая брызг, пояснил добрый доктор Капрельянц.

Завтра, после того как поспишь часа четыре – хоть залейся.

– Все вы сволочи, – сказал Лукаш.

В отель его привез Николаша, а Петрович снова стал деревянным мерзавцем, просто неспособным на гуманизм или хотя бы сострадание.

– Завтра с утра отправляешься на пресс-конференцию, – провозгласил он. – И чтобы информация о твоих приключениях у меня была на столе до полудня. Не смог взять интервью – сделаешь репортаж. Сочинение на тему «Как я замочил предателя». В смысле – ты замочил. В конце концов – тоже эксклюзив. Не помню, чтобы кто-то такое обнародовал. Ты как, убивец, к международной славе готов? А там, глядишь, коллектив российской разведки тебе еще и благодарственное письмо пришлет. За верное понимание гражданского долга и личное участие в восстановлении вселенской справедливости.

Николаша, правда, проводил Лукаша до самого номера и даже хотел лично уложить его в постель. Кто бы мог ожидать такого гуманизма от личного телохранителя самого Петровича? Казалось бы, принес сумки и винтовку, скажи «до свидания» и вали на фиг, так нет, человеческое участие проявляет, заботиться пытается.

Так мило! Нет, честное слово – мило так, душевно, просто хоть плачь от умиления.

– Ты знаешь что, Николаша? – сказал Лукаш, притянув к себе Николашу за шею. – Ты вот сейчас езжай к Петровичу, эта скотина уже, наверное, спит. Так ты его разбуди, помоги одеться, возьми под руку и вместе с ним ступай в задницу… И не лезь ко мне в душу!

– Хорошо, – кивнул Николаша. – Как скажешь.

И ушел.

А Лукаш, закрыв дверь номера на ключ, сидел минут пятнадцать перед открытым холодильником, глядел на бутылку с водкой и прикидывал – соврал Капрельянц или нет.

Скорее всего – соврал. Даже наверняка соврал, что-то было у него в глазах неуверенное, когда он запугивал Лукаша. С другой стороны, а с чего это Лукаш решил, что может вот так запросто определить по лицу человека, врет тот или нет? «Обнаглел ты как-то, Лукаш. Много на себя берешь…

Помыться и спать. Трезвым, раз уж вход на ту сторону сознания на сегодня тебе противопоказан. Трезвым и бодрым», – осознал вдруг Лукаш.

Спать совсем не хотелось.

Рана не болела, голова не кружилась, сердце не колотилось, как бешеное. Ровный стук метронома, ясная голова. Точные уверенные движения.

Внутри только хреново. И с чего бы это, господин Лукаш? Ты же все правильно сделал. Ты не человека убил, а сволочь. Не в чувствующего и страдающего хомосапиенса выстрелил, а в кучу дерьма. Мир стал чище, к тому же ты ведь идиот романтический, дал ему возможность тебя отправить на тот свет. Ведь дал же?

То, о чем ты болтал в его доме – это твоя собственная инициатива. Твоя идея. Задача первоначально была простая, как мировоззрение войскового прапорщика. Как там в пошлом анекдоте? Провести пальцем вдоль позвоночника до второго щелчка? Вот именно так.

Было приказано – войти, уединиться, организовать у генерала панику, такую, чтобы внешний незаинтересованный наблюдатель поверил в искренность твоего рассказа о попытке Колоухина тебя убить и в твое счастливое и невероятное спасение. Ты даже этого внешнего незаинтересованного наблюдателя с собой захватил. Джонни должен был маячить в стороне и подтвердить, что генерал на тебя голос повышал да оружием размахивал.

Наличие у генерала помощника никто не предполагал. Тебе нужно было, увидев, что в доме на одного стрелка больше, чем ожидалось, начинать работать сразу, а не вести болтовню. Не входила она в обязательную программу. Петрович тебе что сказал? На всякий случай, сказал, потереби урода, такие, как он, обязательно что-то на черный день приберегают. Вот ты ему и объясни, что черный день уже наступил, что пора все рассказать. А если ничего у него за душонкой не окажется – не очень и хотелось.