– Кто тебя так отделал?

– Циглер.

– Неплохо!

– Видел бы ты Ирку, – вздохнула я. – У нее такой фонарь под глазом!

– Ясно.

Никита даже не поинтересовался, из-за чего у нас произошла драка. Я бы на его месте от любопытства сгорела. Вот Данька наверняка Ире устроил дома допрос с пристрастием. А этот… Или он прикидывается, или ему правда давно неинтересно, что происходит в моей жизни.

– Ты снова поссорился с отчимом?

– Ага.

– У меня тоже скоро будет мачеха, – не выдержала я. Эта Катерина со своим дурацким супом, как и мама, не выходила из моей головы.

– Правда?

Никита посмотрел на меня. Почему-то не верит. Он всегда щурится, когда сомневается в чьих-то словах. Отлично помню эту его привычку.

– Да. На вид – моя ровесница. Внешность – как у типичной инстаграмщицы. Она в поисках себя, но до этого танцевала в баре, развлекала пьяных посетителей. Как тебе выбор моего папочки, а?

Никита только пожал плечами. Теперь одноклассник поглядывал в оконный проем, за которым шумела зеленая листва и раздавались детские крики. Игра в прятки была в самом разгаре.

– Я думала, хватило с меня того мексиканца, – продолжила я. – Ты не понимаешь, как это стремно, когда вокруг тебя ни одного взрослого здравомыслящего человека, кроме тети Сони, которая приходит раз в неделю, по вторникам. Как стремно чувствовать себя ненужной. Стремно стесняться своих родителей. Стремно, когда ты для мамы будто младшая сестра, которая мешает ей жить и тусоваться. Стремно в одно утро проснуться и узнать, что тебя променяли на какого-то молодого парня, который живет на другом конце света. Которого она даже никогда в глаза не видела. Стремно после отъезда верить, что мама сможет еще вернуться. Что она все осознает, что она соскучится, будет часто звонить… – Я почувствовала, что уже не управляю собственным голосом. – Почему она не звонит мне, Никит? Я так скучаю!

Под конец голос все-таки сорвался. Никита вместо ответа обхватил мою голову рукой и прижал к своей груди. И я почувствовала уже забытый, но некогда родной запах – свежевыстиранного белья, горьковатой скошенной травы и летнего утра.

Я сглотнула подступивший к горлу комок слез. Вот это прорвало! Перед Яровым даже как-то неудобно стало.

– Черепушка твоя в окне торчит, – раздался над ухом низкий голос Никиты. – Ты ведь не хочешь, чтобы малышня тебя нашла.

Я только осторожно кивнула. Поверить не могу, что решила, будто Никите не все равно.

– Ты слушал меня вообще?

– Да, кажется, ты говорила что-то о маме.

– М-м, – разочарованно промычала я.

Тогда Никита внезапно погладил меня по голове. Я слышала, как часто застучало его сердце. Яровой проговорил мне в волосы:

– Не бойся, все будет хорошо.

Я подняла голову и посмотрела в его глаза. Такие серые, как небо перед грозой.

– Они тебя не найдут, – Никита широко улыбнулся.

Да, Яровой никогда не умел нормально успокаивать, но мне все равно почему-то становилось от его сарказма легче. Тогда мне захотелось снова прижаться к нему крепко-крепко… Как раньше.

Скорее всего, в эту минуту Никита думал о том же самом, потому как не торопился убрать руку с моих волос.

Не отлипая от Никиты, я снова взглянула в окно. В ту минуту показалось, что за ним – заброшенный дремучий лес, в котором полно зелени. И мы совершенно одни на тысячи километров. Сидим в деревянной избушке, в которой пахнет дровами и утренним туманом.

– Ты не видел Степана Ивановича? – спросила я.

– Почему ты о нем вспомнила? – удивился Никита.

Степан Иванович – наш пожилой сосед с первого этажа. Одинокий и неразговорчивый. Мы ничего не знали о нем, кроме того, что он здорово играет на аккордеоне. Раньше, когда к нему на лето приезжали внуки, Степан Иванович распахивал окна и играл мелодии из старых фильмов, которые появляются в моей голове, когда я счастлива.

– Обычно Степан Иванович начинал играть первого июня. Год за годом. Открывал окна на кухне и играл. Мы с Иркой даже на улицу выползали в первый день каникул пораньше и танцевали под его окнами. Неужели ты не помнишь? Вам, мальчикам, все равно, а нам эта музыка так нравилась… Дурачились, а он улыбался и играл для нас. Его музыка ассоциировалась у меня со светлым будущим. Впереди каникулы, целых три месяца лета и свободы. Но внуки его выросли и больше, кажется, так часто не приезжают. Да и я теперь стесняюсь танцевать во дворе… – Я немного помолчала. – Где же Степан Иванович? С ним все в порядке? Он жив вообще? Надо к нему зайти в гости. А если он не откроет окна и не будет играть?

Никита прижал меня к себе чуть крепче.

– Да все в порядке с твоим Степаном Ивановичем, – успокоил меня он. – Недавно его в магазине встретил.

– Надеюсь, что все хорошо.

Почему-то я так расстроилась. Не меньше, чем из-за мамы и Катерины. Будто внезапно осознала, что в этом году без музыки пожилого соседа вдруг не начнется лето. И свобода, и все светлое впереди…

– Я отмазала тебя от лагеря, – вспомнила я утренний разговор с директрисой.

– Спасибо, – кивнул Никита.

– Но Лидия Андреевна расстроилась.

Никита только снова кивнул.

– Я сказала, что ты не сможешь поехать по семейным обстоятельствам. Дома проблемы.

– Что ж, возможно, ты недалека от истины, – опять улыбнулся Никита. Но на сей раз улыбка у него получилась какой-то вымученной.

Хотелось, чтобы он рассказал мне все, что творится у него на душе. Не зря же он проводит время в этом заброшенном домике. Но Никита молчал и ничего не говорил.

– Счастье все равно придет, – зачем-то припомнила я фразу, брошенную Катериной.

Тут до нас донеслись голоса:

– Ве-ра!

– Вер!

– Тебя ищут, – произнес хриплым голосом Никита.

Я отпрянула от Ярового и быстро поднялась на ноги. Нужно выбираться. Почему-то мне не хотелось, чтобы ребятня рассекретила это место.

– Желаю хорошо отдохнуть в лагере, Верона, – сказал мне напоследок Никита.

– И тебе не скучать, – вздохнула я, выбираясь на первый этаж.

* * *

Как я и предполагала, в первый день лета Степан Иванович со своим аккордеоном так и не появился. Я специально распахнула окна своей комнаты, которые выходили во двор. Но не услышала ничего, кроме кошачьих воплей и детских криков. Позже даже ноутбук притащила на подоконник, чтобы не пропустить звуки аккордеона. Не верилось, что на улице Мира больше не будет играть музыка…

Позже я пристала к Ирке, чтобы та узнала у мамы, все ли в порядке со Степаном Ивановичем. Сама спускалась к нему пару раз, но мне никто не открыл.