Я хотел было крикнуть Бакхи и Сите, чтобы хватались за что ни попадя, но слуги оказались смышленее и проворнее господина. Продолжая кутаться в рогожу, они крепко держались за ременные петли. Задрав голову, я посмотрел на шар. Пузырь сплюснулся у полюсов, сетчатая оплетка скорее плавала вокруг него, нежели крепила к шару корзину. И это причудливое сооружение, вращаясь вокруг своей оси, стремительно втягивалось в жерло штормового циклона.

Циклона за пределами атмосферы!

Нет, я никогда не смирюсь с этим. Воздушный шар, преодолевший притяжение планеты и вышедший в открытый космос, пусть даже – в газовый космос, – это не лезло ни в какие ворота! Словно разом сбылись безумные мечтания писателей-фантастов докосмической эры. Хотя, если отвлечься от эмоций, динамика процесса была ясна. Целлион, как и его собратья-спутники, обращался вокруг планеты-гиганта, притяжение которой создавало в газовой среде, равно как и в планетарной атмосфере Целлиона, устойчивые токи восходящего воздуха.

От найденного объяснения мне стало легче. На душе. Тело же, несмотря на невесомость, испытывало адские страдания. Шторм поглотил нас. Капли дождя, соприкасаясь с волосами, кожей и одеждой, превращались в лед. Оплетка шара обросла иголками инея, а сам он переливался в сверкании молний, как исполинская стеклянная побрякушка. Пар от дыхания мгновенно превращался в рой снежинок, что окружали мою голову подобно множеству крохотных лун. Я превратился в центр самостоятельной Вселенной – в бесформенную стынущую звезду.

Снова смерть?

Ну сколько же можно…

Человек рождается, чтобы умереть. Лишь одному мне суждено умирать, чтобы умереть вновь. Хорошо бы – в последний раз…

В стылом оцепенении я не заметил, как прекратился ледяной дождь и повеяло теплом. Иней на сетке потемнел, округлился каплями и сорвался, но не вниз, а вбок. Пар изо рта тоже перестал превращаться в снег.

Нас по-прежнему уносило в глубину неба, туда, где ярился вечными тайфунами гигант Вишал. Гроза отдалилась, грохотало все реже, и в промежутках между ударами грома слышался ровный, немолчный гул. Он нарастал со скоростью курьерского поезда так, что хотелось зажмуриться и отскочить в сторону, но некуда было отскакивать.

Я заметил, что мои пальцы, намертво вцепившиеся в сетку, излучают слабое зеленоватое свечение.

Что за хренотень? Этого еще не хватало… Неужто так проявляется моя избранность?

Я увидел восхищенный взгляд Нилы и не сразу сообразил, что обращен он вовсе не на меня. Светились не только мои пальцы, но и охватывающая шар сетка, и края корзины, и оболочка пузыря.

Как безумный рассмеялся я над своим заблуждением.

Тоже мне, Избранник задрипанный… Возомнил себя чудотворцем, придурок!

Холодное пламя, объявшее несчастный наш монгольфьер и нас самих, действительно было чудом. Обыкновенным чудом природы, с которым знаком каждый моряк Мира: огнями добрых духов, покровителей путешественников, что зажигались на верхушках мачт.

Мы погружались в дыхание Брахмы.

Наверху звуков было не меньше, чем над поверхностью. Гул, от которого некуда деться, – голос Глаза. Почему-то на Целлионе его не услышать, но здесь он вездесущ, как шум от принудительной вентиляции на космическом корабле. Рокот, порождаемый штормами Вишала, пугал меня куда сильнее, потому что Глаз был далеко, а газовый гигант – вот он, сияет над выгнутым горизонтом Целлиона, озаренный грозами и светом раскаленных газов, булькающих в области ядра.

Время от времени в пустоте вспыхивали молнии, контрастно высвечивая рисунок туч. От яростного грома монгольфьер вздрагивал, как испуганный бактр.

– Ветер усиливается! – в который раз прокричал я Ниле. – Надо что-то делать!

Хотя – что мы могли?.. Вишал тянул в себя воздух, словно гигантский кондиционер, прогонял его через горячие внутренности, а потом, скорее всего, выбрасывал обратно.

Этот мир, этот котел космических масштабов, бурлил и трещал от переполняющих его энергий. Наш несчастный воздушный шар был даже не соломинкой, угодившей в водоворот, а мушкой-дрозофилой, очутившейся внутри одной из камер сгорания ракеты-носителя.

Нила не отвечала. Она висела, вцепившись в сеть, и напряженно вглядывалась во мглу этого ненормального космоса. Бакхи, сверкая глазами, глядел то на нее, то на меня. Рядом с ним под рогожей сидела, схватившись за ременные петли, Сита. Им вместе было теплее. И не так страшно.

Фррр!

Серая туча выстрелила в нас стаей ромбовидных созданий, каждое из которых было облеплено серебристыми газовыми пузырями. Вращая жгутиками метровой длины, создания ловко ушли от столкновения с монгольфьером и нырнули в атмосферу Целлиона. Что это за животные? Рыбы-прилипалы газового океана? Все может быть. Ох, сколько мне еще предстоит узнать…

Нила вдруг закричала. Я пополз к ней по сети – большой, толстобрюхий паук. Летчица просунула руку между веревок и указала на тучу, что двумя секундами раньше метнула в нас живую шрапнель.

Из надвигающейся мглистой стены вынырнул нос мирохода. Сотни огней освещали обшитую металлом оболочку и гондолы. Мироход шел прямо на нас, нагоняя. Его винты медленно, даже вальяжно, рубили тучу в клочья.

«Спасены! – подумал я. – Глаз зрит, дыхание Брахмы велико и холодно, и затеряться среди туч в межпланетной пустыне – легче легкого. Все-таки асуры способны на многое; поучиться бы у них нашим космопроходцам».

Мироход был уже близко. Я почему-то представил, что внизу гондолы откроется люк, и титаническая машина поглотит нас. Однако все произошло по-другому.

Мироход уравнял скорость относительно монгольфьера. Лег на параллельный курс и вырубил двигатели, чтобы воздушный шар не намотало на какой-нибудь винт. Затем сквозь доменный гул Глаза и Вишала, сквозь вой ветра прорезался стрекот дизелей самолета.

Это была особая, предназначенная для полетов в дыхании Брахмы модель. Одинарные крылья, длинный фонарь, под которым виднелись головы трех пилотов, сидящих в ряд, двигатели и сопла, направленные назад и вперед. Раздваивающийся, как у стрижа, хвост тоже был утяжелен винтами, похожими на вертолетные. Крылья и фюзеляж имели осиную раскраску, благодаря которой самолет можно было увидеть издалека в светлой мути газовой среды.

И снова здесь было чему изумиться: эти глазопоклонники, оказывается, знали толк в гироскопах. Маленький и невесомый летательный аппарат вел себя на удивление устойчиво. Он уверенно скользил по воздушным потокам, гарцуя на них, как молодой бактр.

Асуры без особых церемоний всадили в шар крюк-кошку. Оболочка порвалась, обмякла, но самолет уже лег на крыло, разворачивая монгольфьер за собою.

Наверное, мы кричали. Я, конечно, ничего не слышал из-за свиста ветра и завываний двигателей. Когда корзина перевернулась, я, Бакхи и девушки оказались ногами над кучевыми облаками Целлиона. На Мире меня, конечно, готовили ко всякому, и умирать довелось дважды… но в те мгновения мне было страшно до исступления. Мы цеплялись за ременные петли и сетку с обреченным отчаянием котят, которых стаскивают с верхних ветвей. А самолет тем временем подтягивал нас к мироходу.