Я с усмешкой оглянулся на третью участницу нашей экспедиции – упитанную Берту, в своём красно-жёлтом пуховике напоминающую одного из тех нахохлившихся птенцов, которых люди называли красноголовыми пирангами. Она недавно побывала в парикмахерской и теперь ходила с короткой спортивной стрижкой.

– А гризли ты наполовину лысый? – с любопытством спросил Генри, наш оборотень-лягушка.

У Берты был несчастный вид.

– Надеюсь, что нет – эта дура парикмахерша всегда состригает больше, чем надо!

– Билл Зорки побрился наголо – и всё равно в волчьем обличье у него нормальная шерсть, – утешил я её. – Ну что, выдвигаемся?

Тео уже ждал в машине. Во время поездки мы молчали – все немного волновались. Я молчал потому, что с этой школой у меня были связаны неприятные воспоминания, Берта – потому, что то и дело огорчённо разглядывала в зеркальце свою причёску, а Генри просто укачивало в машине.

– Слушай, Берта, как ты думаешь: почему мистер Гудфеллоу вчера утром так вышел из себя? – спросил я, чтобы её отвлечь.

Она наконец-то убрала зеркальце:

– Мне это тоже показалось странным. Из-за какого-то прихлопнутого насекомого, которое даже не было оборотнем! Видимо, он никогда не жил в обличье гризли в дикой природе и не ел моль миллионами, как мне однажды посоветовала миссис Паркер!

– Ты хоть раз видела его в медвежьем обличье? – спросил Генри. Мне удалось отвлечь и его.

– Да, один раз – он настоящий великан и очень силён. Но, как я слышала, он неохотно превращается. – Берта пожала плечами. – Мне это знакомо. Когда всю жизнь жил почти исключительно человеком – быть медведем вроде и правильно, но в то же время как-то непривычно.

Поездка оказалась недолгой, вскоре мы прибыли, и Тео пожелал нам успеха.

Со смешанным чувством я разглядывал жёлтое каменное здание школы со сводчатой красно-серебристой крышей. Холли внутри? Как она там? Наверное, сейчас мы это узнаем.

Мы специально пришли на перемене. Ученики толпились в коридорах, спешили к своим шкафчикам, болтали и торопились на следующий урок. У каждого учителя здесь был отдельный кабинет, и ученики приходили туда. Мы нетерпеливо и беспокойно озирались в поисках Холли.

Странное чувство – вернуться сюда полгода спустя. Ощущение как тогда, когда я, ещё будучи котёнком, сожрал жабу, потому что мама не успела меня предупредить.

Вдруг я заметил знакомого – к счастью, не Кевина, Беверли или Шона, любимым развлечением которых было нашпиговать шины моего велосипеда канцелярскими кнопками. Энтони был приятным парнем, мы вместе ходили на факультатив по астрономии. Он состоял в той же школьной футбольной команде, что и мой сводный брат Марлон, но терпеть его не мог.

Увидев меня, Энтони на мгновение замер, но потом лицо его прояснилось.

– Эй, Джей, это и вправду ты?! Ты снова здесь или всё ещё в том странном интернате?

– Привет, Энтони, – я натужно улыбнулся. – Никакой он не странный, а очень даже классный. Как дела? – Это было одной из первых фраз, которые я тогда выучил наизусть.

– Мистер Санчез на тебя больше не злится и очень сожалеет о твоём уходе. – Энтони улыбнулся мне в ответ и окинул любопытным взглядом Генри и Берту. – Он очень хотел бы видеть тебя в футбольной команде – говорит, что ты боец и очень шустрый. Но однажды у тебя был неудачный день…

– Скорее неудачные пять минут, – сказал я. На тренировках у меня всё получалось, но на первом настоящем матче, когда надрывались громкоговорители, вокруг скакали чирлидеры, а публика орала, я просто развернулся и постарался оказаться как можно дальше от этого шума. Тренер был от этого явно не в восторге.

– Скажи, ты, случайно, не видел новенькую – худенькую рыжеволосую девочку? – вмешалась Берта.

Энтони заулыбался ещё шире:

– Кажется, я знаю, кого ты имеешь в виду. Сегодня утром она была со мной на английском! Это что-то с чем-то! Когда ей выдали учебник, она преспокойно вырвала страницу и съела её! А потом с наглой усмешкой заявила, что книжка хорошая – очень вкусная. Ты бы видела лицо нашей учительницы, ха-ха!

Мы с Генри и Бертой переглянулись. Значит, Холли воплощала свой план – проявить себя с худшей стороны. Я подумал: интересно, книжная страница на вкус похожа на сосновую шишку?

Мой бывший одноклассник посмотрел на часы и попрощался:

– Мне пора на химию.

Когда Энтони, помахав нам, ушёл, Генри схватил меня за руку и указал в противоположную сторону, где стояли запирающиеся шкафчики:

– Посмотри-ка вон туда. Там что-то происходит!

Да, Генри был прав. Школьный завхоз и ещё один мужчина пытались ломом открыть один из шкафов – и при этом отпускали выражения, которые я последний раз слышал от футбольного тренера. Мы с любопытством приблизились, и в нос нам ударил ужасный запах. Я чуть было не отшатнулся, а Берта сразу же отвернулась: её обоняние было таким же чувствительным, как у меня.

– Совиный помёт, что это?! – шёпотом спросил я остальных.

Генри принюхался. У него было неплохое обоняние – что в человеческом, что в лягушачьем обличье.

– Нет, это не совиный помёт, а чей-то другой. И протухшая рыба, если я не ошибаюсь.

Генри отважно подошёл поближе и обменялся парой фраз с завхозом. Когда он вернулся, его большой рот растянулся в широченной улыбке:

– Это шкафчик Холли, и она, к огромному сожалению, сломала ключ в замке. Теперь они пытаются взломать шкаф, пока все ученики и учителя не попадали в обморок.

Я гадал, что Холли ещё придумала. У нас оставалось не так много времени, чтобы её найти: перемена вот-вот закончится, а трое подростков, шатающиеся по коридору во время урока, привлекут к себе внимание. Здесь можно было находиться, только если учитель выдаст карточку с разрешением. Я издал дальний зов – если мысленно позвать кого-то громко, можно докричаться до других оборотней в радиусе примерно одного километра: «Холли, где ты?» К сожалению, если она сейчас тоже была в человеческом обличье, мы не могли общаться мысленно. Она слышала мой зов только в облике белки.

– Вы что-нибудь чувствуете? – спросил я других. – Если мы сейчас её не найдём, другой возможности нам сегодня не представится!

Генри беспомощно пожал плечами – он этого ещё не умел, – а мы с Бертой сосредоточились на своих ощущениях. На уроках превращений мы тренировали свои органы чувств, чтобы замечать сородичей и распознавать других оборотней на большом расстоянии. В удачные дни мне удавалось, поднапрягшись, почуять оборотня на расстоянии трёх древесных стволов, и я мог отличить друг от друга некоторые виды. Но сегодня был не мой день – слишком болели укусы. В конце концов Берта сказала: «Кажется, там» – и кивнула налево.