Этим я и занялся, а Вас не стал расстраивать, пока не угасла последняя надежда.

Заветный ключик мне добыл наш доброжелатель м-р Ш, через которого Вы получали часть моих писем.

Нынче доставлено приглашение во дворец. Мало того, что мне дозволено на Вас жениться (!), но я еще откомандирован в Англию (!!) и произведен в контр-адмиральский чин (!!!). Представьте – из церкви Вы выйдете уже адмиральшей.

Завтра я должен явиться к императору. Свой рассказ о сем торжественном событии отправлю уже со следующей почтой.

Мое превосходительство контр-адмирал Чичагов.

Г-жа П. капитану Ч.

Чатэм. Июля 11 дня 1799 года

Дорогой друг, вторую неделю подряд от Вас нет почты. Я догадываюсь, что аудиенция по какой-то причине отложена и Вы не хотите мне писать, прежде чем она состоялась. Это ничего. За два года я обучилась искусству терпения.

Молюсь, надеюсь, жду.

Лизинька

Г-жа П. капитану Ч.

Чатэм. Июля 18 дня 1799 года

Мне был сон, что сегодня почта доставит Ваше письмо с хорошими новостями. С утра я летала, как на крыльях. Но опять ничего нет. Как же долго, как долго!

Г-жа П. капитану Ч.

Чатэм. Августа 1 дня 1799 года

Опять вторник, и опять ничего! Я уже неделю не могу спать от тревоги. Неужто с Вами что-то случилось, и мои письма уходят в никуда, никому? Эта мысль сводит меня с ума. Сегодня тайком ездила в католическую церковь, потому что там есть икона Божьей Матери и перед нею можно поставить свечу. Поклялась, что откажусь от замужества, лишь бы Вы были живы! И уже знаю, что, ежели произойдет чудо и через неделю или две от Вас придет заветное письмо, я окажусь клятвопреступницей.

Ради Бога – католического, английского, русского – будьте живы!

Капитан Ч. г-же П.

Санкт-Петербург. Августа 1 дня 1799 года

Бесконечно дорогая Лизинька, простите, что долго не писал. Мною владели тяжкие сомненья, и постепенно зрело решение, которое разбивает мое сердце и больно ранит Ваше.

Нам нельзя быть мужем и женой. Ваш покойный отец был тысячу раз прав. Россия не та страна, куда порядочный человек может привезти жену, если любит ее так, как я люблю Вас. Здесь не существует закона, уважения к личности, обороны от произвола высшей власти. Любого дворянина, как бы он ни был чиновен и возвышен, по прихоти монарха, без суда и приговора, могут схватить, кинуть в каменный мешок и уничтожить. Бывает участь и еще худшая: несчастного ссылают в Сибирь, «лишив света», то есть заколачивают в деревянный ящик с оконцем величиной в пол-ладони и так везут несколько месяцев. Человек сгнивает заживо.

Это происходит сплошь и рядом. Люди исчезают, и о них боятся вспоминать. От их семей бегут, как от зачумленных. Такое может случиться и со мной. Что тогда ждет Вас – одинокую в чужой стране, потерянную, ошеломленную? Ведь никто даже ничего Вам не объяснит! Просто однажды Вы окажетесь в пустоте и молчании. Ужасная судьба, хуже, чем «лишиться света».

Узник Петропавловской крепости[72]

Простите меня за всё. А пуще всего за то, что я имел низость подвергать Вас риску подобной судьбы.

Простите, простите. И прощайте. Свет моей жизни померк.

П.

Г-жа П. капитану Ч.

Чатэм. Августа 15 дня 1799 года

Уважаемый сэр, не буду скрывать, что полученное письмо глубоко меня оскорбило. Оно недостойно той честности и откровенности, какая существует – или существовала – между нами.

Сестра утешает меня, что это обычная история, часто приключающаяся с мужчинами перед венцом, даже есть специальное название: «паника последней минуты». Пугаясь неотвратности шага, жених в последнюю минуту отменяет свадьбу. Но, зная Вас, я отлично понимаю, что дело не в этом.

Так вот в чем причина Вашего исчезновения! Как же я была слепа, что не догадалась! Вы встретили и полюбили другую. Конечно, это должно было случиться. Так всегда случается. У мужчин в разлуке чувство ослабевает. Вокруг Вас много прекрасных, юных девушек, а я уже немолода, мне двадцать шестой год, и красавицей меня не назовешь. Всё это, увы, слишком понятно, и я Вас нисколько не осуждаю. Более всего на этом свете я хочу, чтобы Вы были счастливы, пусть даже не со мной.

Но почему Вы не написали мне правды? Это разбило бы мне сердце, но не нанесло бы столь жестокой обиды! Как Вы могли унизить меня небылицами про то, что кого-то, пускай даже в России, возможно без суда и приговора уморить в тюрьме или заколотить в какой-то ящик? Неужто я дала Вам основания считать меня дурой, которая может поверить в подобные сказки?

Стыдитесь!

А от Вашего слова я, конечно, Вас освобождаю.

Прощайте.

Элизабет Проби

Капитан Ч. г-же П.

Кронштадт. Сентября 9 дня 1799 года

Gospod s toboyu, Lizinka, что за глупости Вы пишете. Да как Вы могли помыслить, что я способен полюбить кого-то другого?!

Ах, пустое. Расскажу при встрече. Как у нас говорят, чему быть, того не миновать. Avos как-нибудь устроится. (Значение важной концепции Avos, без которой жизнь в России была бы невозможна, я тоже объясню Вам при встрече).

Нужно скорей отправлять письмо. В Лондон плывет курьер с дипломатической почтой, который прибудет на неделю раньше нашей эскадры.

Да-да, я отправляюсь в Англию. Но пробыть на берегу, с Вами, смогу очень недолго, навряд ли долее трех дней. За это время нам нужно дважды обвенчаться, по русскому и по английскому обряду и успеть стать счастливейшими людьми на свете.

Веду себя не как джентльмен, но прошу Вас взять все хлопоты на себя. Вы ведь дочь капитана. Прилагаю червонцы для необходимых расходов. Озаботьтесь заказом самого красивого платья. Мне тоже сшили статский наряд по новейшей моде «инкруайябль», ибо единственное условие государя, чтоб я не женился на англичанке в военном мундире. Это и лучше. В мундире я царский слуга, а во фраке – вольная персона, хоть и ужасно похожая на черную ворону.

Давеча гадал у цыганки. Она напророчила, что французские ядра меня не тронут и бури не потопят, что суженая будет моею, мы проживем жизнь в счастии и ляжем в гроб вместе. Я дал славной ведьме золотой.

Tvoy Paolo

Объясню, почему я выбрал эпистолярную форму.

Тут несколько причин.