— Срок настал, люд православный, защитить себя от веяний еретических, соблюсти веру истинную и выступить всей землей против царя самозванца, беса терзающего, упыря кровавого, что от злодеяний своих в падучую болезнь часто входит, трясется весь в пене, что я не раз, как многие другие честные бояре и священники, видел собственными глазами.

После слов Ивана Федоровича из толпы послышались крики, за которые в другое время если бы не убили сразу на месте, то колесованию бы предали, как злодеев государевых.

— И я зрел!

— Мы також видели!

— Истинная правда, люди!

— Бес на троне, а не царь православный!

— Самозванец хуже Гришки Отрепьева!

— А с ним на троне шлюха солдатская, разве царь природный такую стерву себе выберет — токмо немец бесчестный!

Князь-кесарь поднял руку, и все голоса разом стихли…

Глава 8

— Здесь благоверная царица Евдокия Федоровна! Ее самозванец приказал постричь в монастырь, но архимандрит Власий отказался совершить постриг, за что был сурово наказан! Но спасения ради, царю-мучителю сказали, что пострижение состоялось, но благоверная царица наша всегда ходила в мирском платье. А я о том хорошо знал, и всячески старался помочь! Потому преклоним перед ней колени, как положено верноподданным честным, и попросим ее взять царство снова!

Выкрик Ромодановского не завис в воздухе — вместе с ним опустились на снег все собравшиеся на площади, даже солдаты преклонили одно колено, крепко сжимая рукой фузеи, а офицеры отсалютовали обнаженными шпагами. Трепыхались на ветру склоненные прапорщиками знамена, короткую будоражившую дробь пробили барабанные палочки.

— Народ мой православный! Видите, что творится на нашей земле от деяний мерзостных царя-самозванца. Посмотрите, что сделали его каты с честной игуменьей Марфой и казначеей Мариамной! Они никогда не напьются досыта кровью христианской, наслаждаются мучениями нашими, им в радость страдания людские!

Евдокия Федоровна вышла вперед, оторвавшись от Алексея, говорила матушка громко, не скрывая слез — он сам ей поверил, хотя знал, что она заучила написанные для нее слова. Монашки вывели вперед двух несчастных жертв обер-прокурора — женщины были настолько истерзаны пытками, что потеряли природную стыдливость.

— Смотрите, что они сделали над инокинями!

Царица, да именно уже царица, гордая и прямая, с вернувшейся властностью, выкрикнула на всю площадь, и спали плащи — стали видны истерзанные тела в ярком пламени бочек, исхлестанные кровавыми полосами спины, страшные пятна ожогов. Толпа дружно ахнула, и глухо зароптала с нескрываемой яростью. Будь сейчас на площади Скорняков-Писарев со своими палачами — их бы растерзали клочья!

— Дети мои! Так оно все и есть!

Теперь настала очередь епископа Досифея — он вышел вперед в золотой ризе, фелонь сверкала в пламени, шедшем от зажженных бочек. Владыка поднял над головой массивный пастырский крест, блеснули каменья.

— Пострига не было, о том свидетельствую. И пусть царица правит нами по освященному праву и оберегает народ православный!

— И я то подтверждаю…

Игуменья громко подтвердила слова епископа, и обессиленная, упала бы на снег, но ее подхватили, завернули в шубу и унесли. Архиерей продолжил, его поставленный голос гремел над собравшимися людьми, и все слушали его слова с придыханием.

— Люди! Должен быть над нами законный царь, что защитит нас и принесет всем благоденствие! Попросим всем миром благочестивого царевича Алексея, что восстал против самозванца, взять нас под свою руку, оберечь и спасти народ наш! Пусть примет он шапку Мономаха — ибо нет сейчас того, кроме него, кто по законному праву может быть увенчан этим царственным венцом! Спаси и защити народ свой, царь Алексей, второй этого имени, возьми скипетр и державу!

— Прими шапку Мономаха, сын мой — немощна я править одна! На коленях заклинаю тебя, великий государь — оборони народ свой, прими его под свою державную длань!

Евдокия Федоровна опустилась на снег, припала к его ногам — он видел, как текут по ее лицу слезы. В глазах у Алексея все поплыло, защипало от соленых капелек слез, он всей душой прочувствовал торжественность момента, который захватил и его, и многие тысячи людей, что поползли на коленях к нему, рыдая и крича:

— Спаси нас, царь православный!

— Вынь саблю, защити землю и народ русский!

— Правь нами и владей по праву!

— Оборони деток своих, царь-батюшка!

Все это коленопреклоненное скопище народа взывало к нему на разные лады, и он не видел никакого лицедейства, тут было все предельно искренне. И сам Алексей был втянут в это представление, разыгранное как по нотам составленного князем-кесарем сценария, в котором и он принимал самое деятельное участие. Но только сейчас, оставшись единственным стоять на ногах среди массы людей, возвышаясь над ними, он осознал сакральную значимость момента — он стал русским царем!

«Прав Ромодановский — нужно принять царствование именно сейчас, а не ждать Земского и Поместного Собора. Брать власть самому, и возвести патриарха — а не наоборот. Ох, Иван Федорович, ты все предусмотрел и просчитал заранее. Но с чего ты так принялся мне рьяно помогать, и как отблагодарить я тебя должен?!»

Алексей шевельнул плечами, и плащ упал на снег — он стоял в золотых царских бармах, что привез Ромодановский с собою, предусмотрев изначально и не поставив его в известность заранее. Матушка протянула ему шапку Мономаха — старинный царский венец, парчовый, отороченный мехом и увенчанный крестом сверху. Взял его в руки и через секунду, медленно и величаво, собственноручно водрузил его на голову.

Площадь ахнула, люди дружно закричали, и вскоре эти крики перешли в общий радостный ликующий вопль. Дружно затрещали барабаны, громкая дробь заглушила возгласы.

Алексей поднял руку, призывая всех к молчанию, и спустя минуту, на площадь опустилась торжественная тишина. Он даже расслышал перестуки собственного сердца.

— Встаньте, дети мои — я ваш царь! Слушайте мой манифест, и не говорите, что не слышали!

Сразу три глашатая хорошо поставленными голосами стали читать отпечатанный в церковной типографии документ, а сам Алексей внимательно смотрел на лица собравшихся людей, стараясь понять, какое воздействие на них окажут прочитанные строки.

Эффект превзошел самые оптимистические ожидания — видимо, достал всех до печенок своим правлением Петр Алексеевич!

На лицах собравшихся посадских людей сразу же расцвели блаженные улыбки, когда их оповестили о сложении всех недоимок и задолженности по уплатам налогов. Правда, известие о введении подушной подати было встречено немного настороженно, но перешло в ликование, когда глашатаи сказали об упразднении всех иных сборов, перечисление которых было долгим. Однако никто не потерял внимания, наоборот, только загибали пальцы на руках, подсчитывали и радовались.

Присутствующие у